С чего начиналась "афганская" песня
.Сначала несколько личных мнений. К концу 70-х бардовская песня зашла в тупик. Туристическая тематика была пахана - перепахана и надоела. Политическая – облатнилась и выродилась. Песни о войне казались надуманными и фальшивыми, поскольку сочиняли их люди, представления о войне не имевшие. Упал творческий
уровень, упала и популярность.И вдруг на вечеринках, в электричках, в подъездах загремели из магнитофонов выстрелы, взрывы, звуки восточных молитв, и на их фоне – чистый, сильный, взволнованный и волнующий голос. Это пел Юрий Кирсанов – основоположник жанра “афганской” песни, без коего, я уверен, не возродился бы ныне и офицерский романс.
1. “Видно, смерть меня очень боится…”
Песни Кирсанова стали своеобразной классикой, положили начало огромной популярности (кстати, не только в нашей стране, но и за рубежом) песенного творчества наших воинов-интернационалистов, сохранили для потомков точную и образную правду афганской войны. А вот правду о нем самом до сих пор знают очень и очень немногие…
“К сожалению, мы уже не сможем услышать Юрия Кирсанова – в 32 года он ушел из жизни”, “Один из первых авторов, задавший тон этому песенному творчеству…, уже не сможет спеть ни перед микрофоном, ни в кругу боевых друзей”. Подобных выписок из газет, журналов, книг могу привести много. Даже в предисловии к комплекту пластинок “Время выбрало нас” (фирма Мелодия, 1988 год) о Кирсанове говорилось в прошедшем времени, и его песни попали на пластинку не со студийной пленки, а с одной из давних, истертых, заслушанных кассет.
Версий гибели было несколько. Одну из них, каюсь, обнародовал я, процитировав в “Правде” после очередной афганской командировки строки из песни Кирсанова, сопроводив цитату рассказом знакомого вертолетчика, что это он летел с Кирсановым в районе Шинданда и что потом Юра, по слухам, погиб. Вторая версия была чуть конкретней: подорвался на мине. Третья – внешне странной, но психологически убедительной: Кирсанов вернулся из Афганистана и умер уже на Родине – от разрыва сердца.
Вот почему я не очень-то поверил публикации “Собеседника”, появившейся в начале 1988 года, что основоположник “афганской” песни, вроде бы, не погиб, - живет и работает в Мариуполе (тогда еще Жданове). Но случай был особенный, человек – легендарный, и я поехал-таки в Мариуполь. Первая встреча была непростой. Невысокий человек в строгом пальто и шапке “пирожком”, подходя, назвался Кирсановым.
2. “Мы верные сыны твои, Россия…”
Так, кто же он такой, Юрий Кирсанов? Не как певец, не как сочинитель, даже не как воин, а просто как человек? Родился в 1951 году. Отец, Иван Михайлович, ныне полковник в отставке, воевал в Великую Отечественную пехотинцем…, после очередного ранения попал в руки заботливой медсестры фронтового госпиталя, на которой впоследствии и женился.
К армии Юрий шел трудно. Еще в детстве хотел стать военным летчиком, но у него часто болело горло, в летное училище врачи его не пустили. Вот и пришлось поступать в институт, а затем писать рапорт с просьбой на двухгодичную офицерскую службу. Служил хорошо, музыкантом и певцом тоже был не из последних. Руководимый им полковой ВИА дошел до полуфинала армейского конкурса самодеятельных коллективов. В финал, увы, не попали: приехавший на прослушивание крупный армейский начальник сказал, что песни ансамбля (среди которых уже было несколько сочиненных Кирсановым) слишком печальны, навевают тоску.
Кстати, подобное повторилось и в Афганистане – один из больших кабульских командиров, ругая Кирсанова за то, что он вообще сочиняет и поет песни, закончил выговор так: “Судя по песням, ты не во что не веришь”. Оценка для тех времен, к сожалению, не единичная.
Кирсановские песни афганского цикла до боли правдивы, но правда и вера в искусстве все-таки не синонимы, как, например, не синонимы натурализм и реализм. Почему же самые трагичные, как, впрочем, и насмешливо-пародийные песни Кирсанова вызывали в бойцах именно веру? Точного ответа я не имел до самого последнего вечера в Мариуполе, когда мы сидели и слушали его стихи, тоже записанные на магнитофон еще в Афганистане. Прозвучала строка: “Встретит мирное утро
кишлак”, - и Юра вдруг поднял глаза, глухо сказал: “Мы верили в это, честное слово. Поэтому я и пел…”.3. “Сказали нам: летим в Афганистан…”
На афганскую войну Кирсанов попал летом 1980 года – бойцом команды специального назначения “Карпаты”, которая формировалась на Украине. Команду перебросили на военный аэродром около Ферганы и на какое-то время о ней словно бы забыли. Не стал бы упоминать эту деталь, если бы не два обстоятельства. Первое: именно в те предафганские дни Юрий узнал о смерти Высоцкого, и весть его эта потрясла. Второе: на аэродроме они жили плохо, без бытовых удобств, и вот однажды послали гонца в Фергану за мылом и одеколоном, а тот еще купил простенькую гитару Ивановской музыкальной фабрики с зеленой надписью на розетке “Москва-80”. На этой гитаре Юрий играл в Афганистане “от звонка до звонка”, под нее сочинял и записывал все свои знаменитые песни. А вот после Афганистана эту боевую гитару не трогал, даже не доставал из матерчатого чехла. Впервые извлек ее при мне, в Мариуполе, по моей просьбе, - и на пол упали витки запасных струн: их когда-то прислала ему в письме с адресом полевой почты мама Анна Семеновна.
Наконец, это было 11 августа, команду переправили на афганскую землю, на ее крайний запас – в Шинданд. Мне довелось бывать там в другие сезоны – зимние. Зимой в Шинданде терпимо, даже красиво: просторная долина с мясистыми стеблями прошлогодней травы, с налетающими стаями неправдоподобно больших ворон, окружена заснеженными горами, которые на закате, когда солнце опускается за вершины,
вдруг становятся из ослепительно белых зловеще красными. Летом в Шинданде немного хуже. Самое противное – ветер “Гармсиль”, который дует точно с севера ровно 120 дней в году, усиливаясь каждодневно ровно в 14 часов по местному времени. Короче: жара, ветер, пыль. Часовые стояли на постах в мотоциклетных очках – иначе ни черта не увидишь. А смотреть надо было внимательно – вокруг война.Воевал Кирсанов как все. Может быть, не лучше других, но уж никак не хуже. Команду поделили на группы, у каждой группы был свой бронетранспортер, и, как правило, своя боевая задача: поиск складов “духовского” оружия, проверки на дорогах, помощь афганским военкоматам в призыве молодежи на армейскую службу…
Кирсанов, написав рапорт, добровольно остался служить в Афганистане, на второй срок. Спрашивал у Юры: зачем. Ответил он искренне, так, что не усомнишься: “Хотел себя испытать. Да и холостяком был – чего мне терять?”.
А еще был удачлив: не ранен. Награжден медалью “За боевые заслуги”.
4. “Я люблю строенье автомата…”
Нет, это Кирсанов написал не о себе – о своем друге докторе Валерии Каковкине. Сам Юрий, как мне кажется, все-таки предпочитает строенье гитары, хотя и оружием владеет в полном армейском объеме плюс навыки, которыми обладают бойцы команд специального назначения. В этой маленькой главке хочу рассказать о том, как, почему, для кого сочинял и пел свои песни Юрий Кирсанов и еще о том, как он их записывал на магнитофон, монтировал, дела по сути, целые звукофильмы – и все это в условиях быта войны.
Кто такой, например, доктор Каковкин, которому Юрий посвятил (точнее изготовил по просьбе-заказу) “Гимн дежурного автоматчика”, где полный припев звучит так:
“Я люблю строенье автомата,
Нравится мне, как стреляет он.
И дороже мне родного брата
Прыгающий маленький патрон”.
Каковкин – действительно доктор, военный врач. В Афганистан прилетел чуть позже своих сослуживцев. Добросовестно выполняя инструкцию, привез среди прочей одежды ватные штаны, чем несказанно удивил все “Карпаты”. Это отражено и в песне:
“Комбинезон на нем защитный,
Под низом ватные штаны”.
Прозой Юрий Кирсанов вспоминает сегодня о докторе так: “Парень отличный, всегда рвался в бой, страшно хотел нам помочь, оказаться полезным. Порой прибегал с таким видом, что мы от него шарахались: вдруг да стрельнет, чтобы сразу перевязать? Он обижался, а потом попросил меня написать для него какой-нибудь боевой гимн, чтобы не тосковать на посту…”
Песня “для доктора” получилась веселой, изящной, в меру таинственной, но шедеврам кирсановского творчества все-таки не относится – хотя бы потому, что исполняется на давно известный приблатненный мотив: “Я вам не скажу за всю Одессу…” Впрочем, Кирсанов использовал этот прием неоднократно, хотя чаще обращался не к чужим мелодиям, а к чужим текстам, которые, кстати, то слегка, то серьезно перерабатывал. Таковы знаменитая “Кукушка” – на стихи профессионального поэта, фронтовика прошлой войны Виктора Кочеткова, самая мелодичная среди “афганских” песен “Над горами, цепляя вершины, кружат вертолеты…” – на стихи Игоря Астапкина, “В декабре зимы начало…” – на стихи Сергея Климова. Пел Кирсанов и полностью “не свои” песни – на чужие слова и чужую мелодию.
Нет, стрельба настоящая, боевая. Записывал ее на маленький магнитофон, когда сам лежал под огнем. А молитвы записывал у входа в мечеть, внутрь не заходил, чтобы не осквернять местных религиозных чувств.
Затем была майская ночь 1981 года, холодный предбанник полевой бани с двумя скамейками и двумя стоящими на этих скамейках магнитофонами: один из них воспроизводил уже отработанный звуковой фон, второй был включен на запись. К шести утра хор охрип, пальцы Кирсанова обессилели, реквизит приведен в негодность, но большинство песен оказалось записанным на таком творческом уровне, который в афганской теме не превзошел и даже не повторил. Кстати, о реквизите. К нему относились, например, два китайских фонарика, на которых, по юриному выражению, “играл у меня Володя Полынько”. Попросил у Кирсанова пояснений и вот, что услышал: “Помнишь, в песне о Чаквардаке, когда девушка говорит: “Глупый, неразумный шурави, ты минуты радости лови: знаю я в горах сидит душман, против русских точит ятаган”, то слышно, как действительно, чего-то затачивается? Ножей под рукой не оказалось, и Володя взял два китайских фонарика, с которыми мы в темноте добирались до бани, начал ими работать… Кто еще входил в хор? Пофамильного списка не сохранилось, но был, например, Сергей Маслов – солдат, механик-водитель БТРа, страстный любитель песен, обладатель высокого голоса; это он кричал самые пронзительные реплики дуканщиков в шуточной
песне о кабульском базаре: “ Есть дубленки! Джинсы расклешенные! Сигареты! А кому сервиз! Есть вода, заморская вода, пейте кока-колу, господа!” Уже знакомый нам доктор Валерий Каковкин, влюбленный в строенье автомата, исполнял в шуточных песнях страстные женские придыхания…”5. “Вспомним, товарищ, мы, Афганистан…”
Долгие годы я очень переживал, что не могу найти ни одной чистой (по качеству) кирсановской записи. Его песни были у многих знакомых воинов-интернационалистов, но все те кассеты переписывались десятки, а то и сотни раз, причем на любительских магнитофонах, так что качество звучания, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Оригинал же записи, как и сам автор, считался навеки утерянным, погибшим.
Но оригиналы легендарных кассет существуют: хранятся у живого Кирсанова в Мариуполе, и Юра их бережет, до сих пор ни на минуту не отдает в чужие руки. А первые пять лет после Афганистана – не брал даже в свои. Почему? Вот дословный ответ Кирсанова: “Пять лет не слушал эти кассеты. Я плакал. А сейчас – могу…”
Добавлю от себя, что много раз видел столь же мужественных, как Юрий, к тому же менее подвластных музыке людей, тоже плачущих над его песнями. И дело, по-моему, не только в самих песнях. Если уж начистоту, они не относятся к вершинам песенного творчества всех времен и народов. Порою наивны их тексты, порою вторичны мелодии. Но лучше Кирсанова об афганской войне уже никто не напишет. Потому, что превзойти его можно только в искусстве, а песни Юрия Кирсанова – это жизнь: лично его, наша с вами, нашей страны и Афганистана.
Полковник В. ВЕРСТАКОВ.
Опубликовано в
газете Московского округа ПВО “На боевом посту” №77 от 7 мая 1992 года.