Песни Вадима Дулепова

На веки вечные… В том же самом наши лучшие годы и здесь оставлены, да? В натуре… Но сейчас песенка - хит 1987 года. Правильно, хит ведь, да? Ну вот…

Светит луна глазом волчьим
На мусульманский Восток.
Пьем «пакистанскую» молча,
Молча подводим итог.
Ветра вой в степи унылой
И протухшая вода…
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.

Выпили, разговорились
Про слабый пол и войну,
С пьяною мордой бес вылез –
Бабу б на всех хоть одну.
Налит весь мужскою силой,
Сунуть бы, да некуда…
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.

Горы, зовущие синью.
Желто глядит гепатит.
Чеков мы здесь накосили –
Долг, а придется платить.
Буду рад, что не убили,
Мой барыш - мои года...
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.

Мы за Наджиба горою,
Только вот кажется нам:
Там, наверху, по Героям
Слишком завысили план.
Свист РСов тянет жилы,
С недолетом бьет пока…
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.
Эх, Афган, я тебя до могилы
Не забуду никогда.

Что-то сегодня икалось,
Видимо, есть, кому ждать,
А до замены осталось
Месяцев шесть или пять.
Ну а если все же к милой
Не вернусь, а что ж тогда?
Эх, Афган, я тебя и в могиле
Не забуду никогда!
Эх, Афган, я тебя и в могиле
Не забуду никогда!

…следующая песенка называется «Афганистан-2» или «Афганистан во второй раз». Первый раз оно было как-то радужно и «ура!» все, вот, а во второй раз уже знал: куда, что, зачем и почем, вот… Поэтому, эта песен-ка, вот, сейчас…

Шли по трапу навстречу судьбе и заменщикам,
По упругому трапу из ИЛа на твердь полосы:
Лейтенанты-мальчишки, майоры-папаши и женщины,
У которых в Союзе - долги, да при бабушке - сын.

Паспорта предъявляли ВОСОшнику грубо - усталому,
На своем комендантском веку он, казалось, уже все видал.
По песчаной пороше, как сутки тому по снежку, по подталому,
Отходили направо, кто раньше сюда не летал.

Я - налево в фуражке с нелепым багряным околышком,
Ставшим стыдным на этом безликом кабульском ветру.
И лежали у сердца: билет мой партийный с Николою,
Что, Угодник, женою подсунут был ночью "на вдруг".

Я смолчал, не стерпел, я не смог объяснить, нет, не выстрелов,
Уберечься бы вовремя, силы и волю найдя,
Не врага, а своих же кликуш с карьеристами,
Прущих с ловкостью наглою, подлой повадкой ворья.

Я не верю в Спасителя, в Бога не верую.
Верю в вас, дорогие мои, тех, кто ждет.
Верю в искренность, правду святую и первую,
Верю в русскую совесть, которая нас да спасет.

Верю в вас, дорогие мои и любимые,
Верю в ночи без сна в ожиданье не грянувших слез.
Верю в рощу сосновую, русскую, взятую инеем,
Самых белых, осенних, прозрачных берез.

И покуда я ждан и любим, и покуда я чувствую,
Что сам жду и люблю - я у самого сердца несу
Русский дым, русский дом, русский лес, совесть русскую,
Я спасен и храним - вас храню и спасу.

Шли по трапу навстречу судьбе и заменщикам,
По упругому трапу из ИЛа на твердь полосы:
Лейтенанты-мальчишки, майоры-папаши и женщины,
У которых в Союзе - долги, да при бабушке - сын.

…ну, а следующая песенка, по логике, должна быть веселой, вот. Это - сатира, в своем роде, вот, это, действительно, - сатира, я это подчеркиваю, вот, ну, где-то как-то она отражает наше общее настроение здесь. Правильно, да?

Лежу за колесом, а рядом рвутся мины,
Над виноградником клубится черный дым.
Рассказывали: был здесь раньше дом Амина.
Амина нет, теперь хозяйствует Керим.

Колонну жгут, а я зализываю рану,
Что роздал все бинты - ругаю белый свет.
У русских вечно так - покуда гром не грянет,
Не крестится мужик, почтенья к Богу нет.

Ну где ж застряла ты, хваленая подмога?!
Я ранен, я теперь свой орден получу.
Но только вот еще хочу пожить немного,
Ну где ж, подмога, ты - я в госпиталь хочу.

Там, слышал, хорошо и, слышал, лучше кормят,
Медсестры в теле там и набирают вес.
Советниковский харч влияет на гормоны,
Но я не лыком шит - "афошки" тоже есть.

А здесь кругом душьё - пьют чай и жгут колонну.
Им лучше, чтоб мы здесь ни взад и ни вперед.
Им платит ЦРУ, я ж за магнитофон свой...
Гори "SANYO"… Одно - ВАИшник отберет.

Ругаюсь на чем свет, ругаться лучше страха,
Все виноваты, только я не виноват.
И мокнет на плече нательная рубаха…
Ползи скорей ко мне, мой медицинский брат.

Ну вот, кажись, и все: мы снова победили.
Бежит к горам душман, прихлебывая чай.
Теперь я буду жив - мне промедол всадили.
Героя своего, СССР, встречай!
Теперь я буду жив - мне промедол всадили.
Героя своего, СССР, встречай!

…вот, самыми крайними здесь оказались офицеры, солдаты и… мы, то есть, вот и, я думаю, Родина в большом долгу перед ними за их Долг, вот… Да, говорить нечего…

Над «зеленкой» небо хмуро, дождь январский - стынет кровь.
Над «зеленкой» пули-дуры клином красных трассеров,
Клином красных трассеров…
Эх, застава, ты застава, ты мне родиною стала,
Для меня саман дувалов, как апрельский сок берез.
Говорят, когда меняли лейтенанта от канала,
Тот, небритый и усталый, плакал и не прятал слез.

Самолеты полетели - разбомбят кишлак "грачи".
Значит, снова ждать обстрела без особенных причин,
Без особенных причин…
Эх, застава, ты застава. Время намертво здесь встало.
У пехоты на заставе уж такая доля - ждать.
Коли нас и обстреляли, не вините – приказали б…
Мы - взялись и показали, как умеем воевать.

Не тушуйся - будем живы. День пришел - так поживем.
Я к тому с утра счастливый, что во сне увидел дом,
Что во сне увидел дом…
Говорят, что будет вывод - помирать, вот глупо было б.
У судьбы удачу вырвем посреди чужих дорог.
Над «зеленкой» сеет дождик, кто-то должен подытожить,
Коль не мы, тогда, ну кто же, восьмилетний этот Долг.

Над «зеленкой» небо хмуро, дождь январский - стынет кровь.
Над «зеленкой» пули-дуры клином красных трассеров,
Клином красных трассеров…

…ну, и следующая песенка блоком к этой, как положено, о другой части нашей деятельности здесь, поэтому, не менее важной…

Закон войны простой, как гвоздь: кто выше, тот и козырь.
Мы - победители и вот одолеваем осыпь
Ботинок каждый - по полста, в глотке - мат охрипший.
С прямолинейностью гвоздя карабкаемся выше…
С прямолинейностью гвоздя карабкаемся выше…

Карабкаемся в козыря, одолевая осыпь,
Вот, если б, вправду, все не зря, тогда и вправду – козырь.
А снизу игрокам видней, и, загадав на «тотус»,
Своих швыряют козырей, что числятся пехотой.
Своих швыряют козырей, что числятся пехотой.

У них особый интерес, у них свои расчеты.
А нам туда вон надо влезть, поскольку мы – пехота…
Пехота – это, как жена, на то она и дура,
Ей прикажи, зайдет она в любую верхотуру.
Ей прикажи, зайдет она в любую верхотуру.

И вот несу рюкзак, как крест, не в козырях нельзя нам.
Коль влезли, надо выше лезть, расчет вести с долгами.
Мы выйдем, оседлаем блок, теперь пойди достань-ка,
Узнает их афганский бог, что значит русский Ванька.
Узнает их афганский бог, что значит русский Ванька.

Но лишь отдышка отойдет в козырных своих норах,
Грызя козырный сухпаек, мы вдруг увидим горы.
А за горами – горизонт, а там Россия где-то…
И будем долго, как озон, вдыхать огромный горизонт,
Вдыхать огромный горизонт среди чужого лета…

…Вот, и еще одна песенка, другая, грустная… Называется она «Лейтенант вчера»…

У него жена и дочь - шесть месяцев,
И любовь, не опаскуженная в быт.
Про любовь он плел такую околесицу -
Хохотали мы потом до хрипоты.

Обижался, не спасен иронией,
Впрочем, очень быстро отходил.
И с майором вел себя как с ровнею,
Чем майора очень сильно оскорбил.

Он еще был облачен и горд доверием,
И еще не озверевший от тоски,
К нам себя он все молчком, тайком примеривал,
И военные все поднимал тосты.

Все про ордена, смущаясь, спрашивал.
В общем, лейтенант нам этот подошел.
А сегодня лейтенанта нашего…
Врач сказал: "В сознанье не пришел".

У него жена и дочь - шесть месяцев,
И любовь, не опаскуженная в быт.
Про любовь он плел такую околесицу -
Хохотали мы потом до хрипоты…

…так, ну еще одна песенка тоже про лейтенанта, вот, поскольку: лейте-нанты, старшие лейтенанты и капитаны, сержанты, солдаты, старши-ны, прапорщики, отчасти, вот, они в основном тяжесть на своих плечах несут…

А у нас опять задул «афганец»,
Горы снова скрыла пелена.
Водку глушим с лейтенантом Саней.
Саню год, как бросила жена.

Спорим про политику и звания,
Поминаем изредка войну.
Назовет сынишку Женькой Саня,
Я, наверно, Юркой назову.

Пьем за всех еще живых знакомых,
И за мертвых, встав на третий тост.
Под четвертый говорим о доме,
Как тогда жилось и чем жилось.

Сане в этом месяце замена,
Мне грешно загадывать вперед -
Завтра вертолет, на взлете кренясь,
Нас к вершинам синим унесет.

В люк десантный прыгнув, страх задвинув,
Глубоко, на мирное "потом".
А вертушка, плача журавлино,
Круто взяв, нас окрестит песком.

И солдат-ровесник, нервно скалясь,
Будет рядом зло идти вперед.
После, эхом бросившись на скальник,
Вдруг ударит сверху пулемет.

Это будет завтра, а сейчас, как прежде,
Мы о главном так и промолчим:
Что роднит особенная нежность,
Непривычных к нежности, мужчин.

…ну а сейчас песенка тоже своего рода хит, вот, посвящается она всем ро-мантикам юным, ну и Артему Боровику, который своим «очерчишкой» или, как там это называть в «Огоньке», вот, подставил себя, ну и попутно Афганистан, всех, кто здесь служит…

Не наши эти горы
И нашими не станут.
Оставьте разговоры
Вокруг Афганистана.
А ну, юнец московский,
Проездом из Арбата,
Геройствовал чертовски,
Палив из автомата…

Всех под одну гребенку -
И смелого, и суку…
«Панджшеры» и «зеленки» -
Не велика наука.
Старлей с пробитым легким
Стал скоро капитаном.
Ах, ах, какая легкость -
Вперед, за орденами !

А трус курочил вены
И клялся пацифизмом.
По недоразумению
Ты здесь вот ищешь истин,
Что не дались в Союзе?
Хотелось очень прямо,
Хотелось с маху узел -
И вот в Афганистане…

А вышло, что не вышло,
Дерьмо России милой,
В которой был ты лишним,
И здесь тебя душило.
Ах, русский чек в Тузели.
Садятся в скотовозы.
У бляди на постели
Уронишь свои слезы.

А ей не это надо,
Ей спать уже охота,
Облизана помада,
Ломает рот зевота.
Не наши эти горы
И нашими не станут.
Оставьте разговоры
Вокруг Афганистана.

И еще одна песня той же направленности, вот, называется она «Балаги-сар», июля 1986 года такого своего рода дневниковая запись…

Прожектор шарит по горам, приблизив их в ночи.
Кабул - распахнутый Коран - горячечно молчит.
Горит рубиновый фонарь, зовя в игривый дом,
Как знать, ученый секретарь таким ли награжден?
Уже у сердца припасен давно вопрос для них,
Для тех, кто - трехэтажный дом, как храм, да на крови.
Для тех, кто - трехэтажный дом, как храм, да на крови.

Лукавлю, я еще ответ не знаю, что б спросить.
Давай гитару, будем петь про прелести России.
Уже войной по горло сыт - у крови солон вкус.
Жена еще заголосит, когда в «цинке» вернусь.
Уже душа - напополам, от водки не болит,
И ходят пальцы по ладам, и струны рвут навзрыд.
И ходят пальцы по ладам, и струны рвут навзрыд.

Уже давно огнем крещен, узнал животный страх,
Уже давно заговорен на чьих-то там мощах.
Уже давно, ой ли давно, всего лишь месяц, как
Горело мне вослед окно в рассветный полумрак.
Всего лишь месяц, бог ты мой, а кажется - лет сто,
Легли распаханной межой на паспортный листок.
Легли распаханной межой на паспортный листок.

За этот месяц я прошел такой урок, и он
В Союзе ни в одной из школ в программе не учтен.
Эх, брат, чем платим мы с тобой, сегодня - хозрасчет,
Бог даст, оплаченной струей и наша кровь течет.
Бог даст, оплаченной струей и наша кровь течет.
Уже душа – напополам, от водки не болит,
И ходят пальцы по ладам и струны рвут навзрыд.
И ходят пальцы по ладам и струны рвут навзрыд.

…я думаю, скоро мы ее споем с большим основанием, ну, а пока – тут…

В России все же лучше, чем в Афгани.
Родимый дом на то - родимый дом.
Пришла пора и мне прощаться с вами,
Бог даст, быть может, вспомните добром.
Пришла пора и мне прощаться с вами,
Бог даст, быть может, вспомните добром.

Два года - это все-таки два года,
Когда вот так вперед не загадать.
Считали каждый к трем, казалось много,
А вышло - год за жизнь, и так все два.
Считали каждый к трем, казалось много,
А вышло - год за жизнь, и так все два.

Когда-нибудь ты это все припомнишь:
Разбитые дороги и Панджшер,
И тех парней, что никаким законом
Отсюда не воротятся уже.
И тех парней, что никаким законом
Отсюда не воротятся уже.

Наденешь орден как-нибудь к «парадке»,
И позавидуют мальчишки да мужи.
Но как сказать им, что не за награды
И не за званья, черт возьми, служил.
Но как сказать им, что не за награды
И не за званья, черт возьми, служил.

И точно, брат, Россия - это все же
Ни праздник, ни удача, ни почет.
А годы те, что с ней в разлуке прожил,
Что каждый за судьбу в зачет идет.
А годы те, что с ней в разлуке прожил,
Что каждый за судьбу в зачет идет.

…ну, что, по многочисленным заявкам, вот, про любовь, хотя это интим-ное…

Когда садился 76-й,
Ракеты с крыльев сыпал, будто звезды.
Я знал: мы не увидимся с тобой
До осени, наверное, до поздней.

Загадывал вперед, когда молол
Пустую пыль наш БТР горбатый.
Как побежит навстречу мне малой,
И сразу, сразу скажет: «Здравствуй, папа!».

Загадывал все встречи наперед,
Когда мне первой новостью знакомый:
«Ты Леху помнишь? Ну, такой… Так вот…
Короче, нету Лехи, Леха дома…».

Загадывал вперед на каждый миг
Несмелую улыбку ожиданья…
Пока ты ждешь, она меня хранит,
Я загадал и завтра загадаю.

Когда садился 76-й,
Ракеты с крыльев сыпал, будто звезды.
Я знал: мы не увидимся с тобой
До осени, наверное, до поздней.

…мы попробуем балладу сделать, вот эта - премьера, и так далее…

Костер, романтика, Афган…
Из риса, краденного с кухни,
Плов приготовлен, а кумган
Добыт в трофей с утра у духов.

В кумгане чай, не чай - моча,
К нему бы сахару побольше.
В степи вокруг сверчки кричат.
Сегодня день других был дольше.

Сегодня день прошел, как жизнь.
Глаза слезятся, как от дыма.
Сентиментальный героизм.
Сейчас бы к ней, такой любимой.

Политбеседы чинный лад,
Горит огонь, укрытый в камни.
И все прекрасно, если б знать,
Что надо отыскать и там ли.

Не видно лиц из черноты,
Когда вот так, в ночь откровений,
Нам всем чуть больше двадцати,
А мы все больше о замене.

Степанов, что? Он получил
Свои осколок и награду,
Сидит себе, в огонь молчит
Сержант, которому не надо.

Евсеенко едва пришел
В армейский строй - он пулеметчик,
И он, хотя, вот тоже зол,
Пока лихой - он орден хочет.

А Логинову не свелось
Покушать плова, выпить чаю.
Сегодня ранен - пуля в кость,
«Чтоб не бросали…» - как кричал он.

А завтра вновь рассветный дым
Светило бодрое рассеет.
И снова будет, значит, злым,
Одно и тоже, что взрослее.

Костер, романтика, Афган…
Из риса, краденного с кухни,
Плов приготовлен, а кумган
Добыт в трофей с утра у духов.

Благодарю Сергея Демяшова, приславшего тексты этих песен.