ОХОТА.

Власть предержащие всегда
Своей забавою считали
Охоту на зверей, когда
Они со свитой выезжали.

И егеря, и повара,
И дворня их сопровождала.
Разила дичь сперва стрела,
А позже пуля убивала.

Часы истории пробили:
К примеру, нет почти царей,
А их забаву заменили
Теперь охотой на людей.

Я вас не стану утомлять
Тем, что вы знаете и сами.
Позвольте только рассказать,
Как было там – в Афганистане…

Старуха-смерть изобрела
Новейший способ для работы,
Его “охотой” назвала –
Он предназначен для пехоты.

Ловушка хитрая проста:
Фигура – например, квадрат –
В углах которой неспроста
Сейсмоприёмники стоят.

На сторонах того квадрата
Среди камней, в траве, в пыли
Укрыты мины для солдата –
Подарок “духов” шурави.

Прибор способен воспринять
Любые слабые движенья
И им на выходе создать
Различный импульс напряженья.

По проводам он перейдёт
В особый блок на измеренье
И тот по ним распознаёт,
С какого румба продвиженье.

Ближайшая к “объекту” мина
Получит импульс на подрыв,
И тот час “адская машина”
Произведёт смертельный взрыв.

И брызнут веером осколки,
Впиваясь в тех, кто проходил.
И оборвётся путь недолгий –
Немного человек пожил.

Но если вдруг случится чудо:
“Объект” останется живой
И будет уходить оттуда –
Умрёт от мины он второй.

А коль фортуна улыбнётся,
Представив шанс ещё пожить, –
Две мины следом подорвётся,
Чтоб окончательно убить.

У схемы хитрый есть нюанс,
Что не опасна для зверей,
Но нулевой даётся шанс
В живых остаться – для людей.

Когда пути иного нету
Да если знать, что тут стоит
Коварная ловушка эта,
То время жизнь вам сохранит.

Но вы должны тогда шагать,
Перехитрить судьбу пытаясь,
Как цапля, медленно ступать,
На пять минут застыть стараясь.

Вот так технический прогресс
Старуха-смерть употребила.
Кто пережил подобный стресс,
Тот скажет, так ли это было.

8.02.89.

УХОДИТ В АРМИЮ ПРИЗЫВ.

Уходит в армию призыв...
Им военком напутствие читает,
Не зная, кто же будет жив,
Когда судьба их в деле испытает.

Уходит в армию призыв...
Стоят в строю вчерашние мальчишки.
Не отгремел ещё смертельный взрыв,
Ни об одном не написали книжки.

Уходит в армию призыв...
Кого-то ждёт из них ещё “учебка”,
Где, тридцать за спину взвалив,
В горах учить стрелять их будут метко.

Уходит в армию призыв...
Им неизвестно, кто умрёт от ран.
Слепую пулю получив,
Кого из них домой вернёт “тюльпан”.

Уходит в армию призыв...
Им суждено пройти огонь и воду,
Чтобы, до дна судьбу испив,
В чужой стране погибнуть... за свободу?

Уходит в армию призыв...

11.02.89.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ.

Земля заплакала б кровавыми слезами
И занялась кровавая заря,
Когда бы знать могли, чем кончится экзамен,
Что испытала Родина моя.

И неужели, если здраво поразмыслить,
Нам нужно было долгих девять лет,
Чтоб совершённое всё заново осмыслить 
И, наконец, дать правильный ответ?

В тот злополучный год, увы, ещё не в праве
В стране свобода совести была,
Зато корысть, низкопоклонство дутой славе
Вершили часто тёмные дела.

Известны всем теперь плоды “единства”,
В чём нас пытались рьяно убедить.
И разве есть что в мире выше свинства,
Чем за народ судьбу его решить!

Когда о вводе войск команда отдавалась,
Забыли напрочь, видимо, о том,
Что так подобная проблема не решалась
В Испании ещё в тридцать шестом.

12.02.89.

ЕСЛИ ОСТАЛСЯ ЖИВ.

Возьму я “дембельский” альбом,
В котором каждая страница
Напомнит сразу о былом,
Когда друзей увижу лица:

По большей части на “броне”,
Когда орудия смолкали
На необъявленной войне,
Которой юность мы отдали.  

Смотрю на тех, кто не пришёл
Из боя или из разведки,
Кто смерть свою в горах нашёл
Или несёт её пометки.

Я безнадёжно заболел,
Моя болезнь неизлечима...
Мне повезло – я уцелел,
И лишь душа теперь ранима.

Да, много нас таких, как я:
Калек, надломленных судьбою.
Горит огнём душа моя,
А жизнь наполнена борьбою.

Перед собой я ставлю цель:
Судьбе на милость не сдаваться!
Вот только б мне нащупать мель,
Чтоб бездны жизни не пугаться.

Тогда я боль свою убью,
Что бы ни стоило мне это.
Пусть пот и слёзы я пролью –
В награду мне блеснёт луч света.

...На фотографии смотрю,
А в мыслях снова обращаюсь
К друзьям, которых я люблю,
К тем, кто в живых остался, знаю.

Не только им я говорю –
Всем вам, хранящим боль Афгана:
“Борись, браток, за жизнь свою,
Коль не погиб от пуль душмана”.

15.02.89.

ВОПРОСЫ.

Меня судьба жестоко испытала,
И в двадцать лет я стал уже седой.
Зачем война друзей моих украла?
Как жить теперь с израненной душой?

Где взять слова, чтоб передать те чувства,
Что в горький миг захлёстывали нас?
Среди людей вдруг становилось пусто,
Душили спазмы, слёзы на глазах...

Скажу ль тебе когда-нибудь, родная,
Что в редких письмах я не написал?
Ведь я скрывал, тебя оберегая,
Что здесь, в Афганистане, испытал.

Ты не спала, ты мучилась ночами,
Взывала ко Всевышнему с мольбой,
Чтобы всегда Он был незримо с нами,
Чтоб средь смертей остался я живой.

И день, и час назначены заране,
Когда для нас окончится война.
Мелькнут живые на телеэкране,
А скольким жизни стоила она?

В февральский день, в двенадцать пополудни,
Настал покой для боеединиц,
В десятом томе летописи будней
Не достаёт лишь нескольких страниц.

Забыть войну нам просто невозможно,
Напомнит память тысячи имён.
Но кто ответит мне немногосложно:
Неужто я был для неё рождён?

16.02.89.

К ВЛАСТИТЕЛЮ.

1.

Порой, судьба нас так измучит,
Что жизни, так и той не рад:
В присутственных местах нас учит,
Как жить, махровый бюрократ.

...Их пол и возраст неконкретны,
Нет смысла это уточнять.
Они, как правило, бесцветны,
Но... продолжают процветать.

Придёт к такому посетитель
Вопросик плёвый разрешить,
А он, букашка – тот властитель –
Себя фигурой будет мнить.

Затребует он кучу справок,
Других бумажек и потом
Заверит горячо вдобавок:
“Не беспокойтесь, всё учтём!”

Возможны версии ответа,
А ситуаций – и не счесть!..
Скажу о тех, чья честь задета
Да и о потерявших честь.

2.

Как много вас о, бюрократы,
В домах казённых развелось!
И стали вы былым солдатам
Хамить на их любой вопрос.

Вы по не писаному праву
Их не хотите признавать,
Порой пытаетесь отраву
Им в чашу жизни подсыпать.

И, убаюкав их речами,
Сплетя словесный хоровод,
Дверь притворив за ними, сами
Спешите всё забыть... И вот

Судья в инстанции надежды
Их убивает наповал
Не пулей – фразою невежды:
“Я вас в Афган не посылал!”

И хочется (но не при дамах)
Его по-русски “обласкать”–
Вернувшиеся из Афгана
Не счастье ездили искать.

3.

Ты, бюрократ, прекрасно знаешь,
Что это было точно так.
За что же зло на них срываешь
И попрекаешь всем и всяк?

Ты ж в эти горы развлекался,
Возможно, по гостям ходил,
На море летом удалялся
И в ресторанах водку пил.

Да мало ль, чем ты занимался!
Но я уверен лишь в одном:
За жизнь свою ты не боялся:
Тебя “убить” мог только сон.

А этим мальчикам-солдатам,
О чём не можешь ты не знать,
Там каждый день пришлось когда-то
По чьей-то воле рисковать.

Ты ж не вникаешь в их заботы,
Законных прав не признаёшь,
Да не учёл лишь одного ты:
Что сам в немилость попадёшь.

17.02.89.

НЕЗНАКОМКЕ.

Не знаю, где живёшь ты, незнакомка,
А впрочем, и не так уж важно знать:
Я лишь спросить хотел тебя, девчонка,
Как ты могла любимого предать?
 
...Тебя его дыханье щекотало,
Кудрявый чуб ты гладила рукой.
Ему ты о любви своей шептала,
Он был пленён твоею красотой.

Зачем ты с ним в любовь тогда играла
И преданность старалась доказать?
Его ты в губы страстно целовала,
Зарю вдвоём ходили вы встречать...

Прости за то, что он открыл секреты –
Он был мой друг... Ещё должна ты знать,
Что даже здесь нашли его наветы,
И ты ему не стала вдруг писать.

Презревши смерть в израненном Афгане,
Где от неё никто нас не хранил,
Твою он фотографию в кармане,
Что возле сердца, бережно носил.

Он с грустью вспоминал порой былое,
Что кратко называют “для  души”,
Когда вдруг наступали среди боя
Минуты оглушительной тиши.

Но так случилось – смерть его забрала,
Свою судьбу мой друг испил до дна.
Обоих пуля вас не миновала –
Он долг тебе вернул в тот миг сполна!

На мой вопрос ты вряд ли что ответишь.
Пусть будет всё на совести твоей.
Но коль с другим рассвет однажды встретишь –
О первом вдруг напомнит соловей.

20.02.89.

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА.

(По рассказу Ларисы Шпаковской “Тризна”.)

1. Штрихи.

Однажды довелось им повстречаться
Весною в тихом южном городке,
Где лайнеры взлетают и садятся,
На мартовском холодном ветерке.

Обоим девятнадцать только было,
Судьба их здесь свела из разных стран,
Да только тайну встречи не спешила
Открыть им, что века хранил Коран.

Но вскоре обнажится очень остро
Жестокой правды нашей бытие:
Из Книги нас вычеркивают просто,
Когда мы умираем... Вот и всё.

Один успел увидеть много крови.
Он был одет в солдатскую шинель,
И южным солнцем выжженные брови,
Берет перекрывал чуть набекрень.

Второй же был изящен, беззаботен
И с тяготами службы незнаком,
На сцене был всегда сосредоточен,
Талантливым считался скрипачом.

2. Конфликт.

Десантник был с товарищем-солдатом,
Они спешили к зданию порта
В то время, как скрипач своим ребятам
Показывал роль клоуна, шута.

Попятившись, с десантником столкнулся.
"Прошу прощенья, сэр!" – скрипач сказал.
Кривляясь, в реверансе изогнулся,
Но гнев в глазах солдата увидал.

"Болван, чего ты хочешь?" – парень крикнул
И сжал свои большие кулаки,
И на его щеках румянец вспыхнул,
На скулах заиграли желваки.

И накалилась обстановка встречи,
Но подошёл к десантнику солдат
И, сзади обхватив того за плечи,
С трудом увёл "афганца" от ребят.

Никто из музыкантов не смеялся,
Как это было пять минут назад.
Скрипач стоял и жалко улыбался,
Смотря на удалявшихся солдат.

3. Одиночество.

Нашли приют в гостинице артисты.
Скрипач уединился до утра.
Не слышно было скрипки голос чистый –
Напала на Вадима вдруг хандра.

В театр на жеребьёвку вышли утром.
С толпой в автобус втиснулся Вадим,
Но вскоре вышел с неприятным чувством
На свежий воздух и побрёл один.

Впервые захотел один остаться,
Осмыслить, что вчера случилось с ним,
И в том неясном чувстве разобраться,
Бродя по тихим улочкам пустым.

Старинный город снял кольцо блокады,
И чувство дискомфорта улеглось,
Он больше не испытывал досады,
И настроенье снова поднялось.

С итогом жеребьёвки согласился,
Как в день прилёта сыпал остроту,
В гостиницу со всеми возвратился,
Вновь став серьёзным в аэропорту.

4. Ожидание.

На   площади тревожно озирался,
Искал глазами снова тех солдат:
Он новой встречи с ними испугался.
Но их не встретил и в душе был рад.

Чтоб снять с души гнетущую усталость,
Из музыкантов кто-то предложил
На сон грядущий подкрепиться малость.
И в холле тут же был устроен пир.

Вадим, как прежде сыпал анекдоты,
Девичий смех заливисто звучал.
И позабылись прежние заботы
И даже конкурс, что назавтра ждал.

Так время незаметно проходило.
К концу идёт прекрасной жизни день,
Но тут – порядка десяти уж было –
Скользнула в коридор двойная тень.

Скрипач её заметил краем глаза,
Особого значенья не придал,
Когда ж ещё раз обернулся,
Сразу всё там же он две тени увидал.

Охваченный неясным беспокойством,
Вадим сидел и напряжённо ждал,
Домысливал необъяснимым свойством,
Кто за углом у лестницы стоял.

5. Встреча.

Его вдруг громким шёпотом кольнуло:
"Не надо, Лёха, слышишь, не ходи!" –
"Шестое чувство" всё ж не обмануло,
Он понял: объясненье впереди.

Поднялся бледный. Встреча состоялась,
И в холле воцарилась тишина.
В лице хмельных солдат к ним приближалась
В чужой стране идущая война.

Солдат оттуда в отпуск не пускают,
И кто они – Вадим ещё не знал.
А про войну лишь знал, что убивают:
Её он по газетам представлял.

Сверкая зло безумными глазами,
Десантник прямиком к нему шагал.
Решив предупредить конфликт словами,
Скрипач, невозмутимый внешне, ждал.

Но тот вдруг, подойдя, рванул за руку,
С надломом, как мальчишка, прокричал:
"Что, с девочками разгоняешь скуку?"
Вадим же, растерявшись, промолчал.

"Бездельники, где есть мужское дело –
Вас всех отправить надо бы туда! "
Скрипач спросил: "Чего тебе я сделал?
Чего ты на меня кричишь всегда? "

"Хорошего не сделал ничего ты
Не только мне – похоже, никому:
Раз туфельки блестящие надеты,
Так это подтверждение тому.

Я понял там простую жизни меру,
Послушай, парень, тоже не кричи:
Где люди служат стоящему делу –
Там надевают только кирзачи".

"Прости меня, не сразу разобрался,
Теперь всё понял..." – так Вадим сказал.
Десантника он больше не боялся,
С плеча его большую руку снял.

6. Неожиданность.

К Вадиму вскоре в номер перебрались,
Гостей там усадили на кровать.
Артисты, где смогли, располагались,
О службе попросили рассказать.

Десантники открыться не спешили,
Но Алексей решил-таки начать:
"Нас, как и всех, газеты приучили
Писавшим без сомнений доверять.

И что нам о войне известно было?
Тогда лишали правду прав на бронь.
А там нас в смертном вихре закружило,
И в сердце скорбный запылал огонь".

Последнее сказал Алёха с болью,
А сердце изнутри огонь сжигал.
И вдруг, прикрыв глаза большой ладонью,
Он, сотрясаясь, глухо зарыдал.

Он вздрагивал тяжёлыми плечами,
Не утирал горячих горьких слёз,
Скрипел от безысходности зубами...
Все поняли – он горе перенёс.

Вадим сидел, боясь пошевелиться,
Десантника никто не утешал.
Девчата не могли никак решиться
Уйти – скрипач их шёпот услыхал.

И от минутной слабости солдата
Вдруг защемило у него в груди:
Уж если плачут крепкие ребята,
То что тогда могло произойти?

И, чтоб не видеть просьбу их немую,
На девочек Вадим не посмотрел.
Пускай запомнят встречу их вторую!
И он их отпустить не захотел.

Затих Алёха, он сидел в печали,
По-прежнему прикрыв глаза рукой,
И медленно к губам его сползали
Одна слеза вдогонку за другой.

7. Тайна.

"Ну вот, теперь как будто полегчало:
Мне горло горький спазм сжимал в пути.
И иногда казаться начинало,
Что Николая нам не довезти.

Спецрейсом завтра утром вылетаем,
Мы этот вылет больше суток ждём.
Тяжёлый груз вдвоём сопровождаем –
Мы друга вот на родину везём.

Хоть этот вечер трудным оказался,
Но всё-таки я должен вам сказать:
Мы тут сидим, а он один остался
В багажном отделении ... лежать.

Мы далеко в Россию улетаем...
И мать его не знает ничего...
Мы оба до сих пор не представляем,
Как скажем ей... Ведь нет уже его!"

...И изваянья-девочки стояли –
Пришлось им тризну здесь уже начать.
От страха кулачки к губам прижали,
Чуть сдерживаясь, чтоб не закричать.

Десантники артистов покидали,
И девочкам кивнули, уходя,
Вадиму руку по-мужски пожали
И вышли прочь, немного погодя.

8. Проводы.

Алёха на пороге обернулся,
На спутниц скрипача он посмотрел.
Никто из них ему не улыбнулся,
А он сказать им что-то захотел.

Хотя они стояли в модных платьях,
Но в них казались жалкими теперь.
"Что Николай погиб – не забывайте!" –
Сказал он и прикрыл входную дверь.

...На циферблате десять тридцать было.
Давно уж по земле шагал рассвет,
И время скрипача соединило
С одним из тех, кого на свете нет.

Готовясь к выступлению на сцене,
Скрипач опять волненье испытал,
А в этот миг в багажном отделенье
На автокаре пыльный гроб лежал.

Когда Вадим на сцене появился,
Чтобы своё искусство показать,
На автокаре в цинке покатился
Тот, чьей судьбы ещё не знала мать.

Неспешно тихо ехал к самолёту,
Чтоб в землю лечь родимой стороны.
За ним шли неготовые к полёту
Два мальчика-десантника с войны.

На юные мальчишеские лица,
Что солнцем обожгло в чужой стране,
Суровой правдой истина ложится,
Как солнца блик кровавый на окне...

01-22.02.89.

УПРЕК.

Юрий Слатов сегодня с экрана поёт,
В спекуляции тех обвиняя,
Кто в квартирах кино про Афган создаёт,
Ничего о войне той не зная.

Он поёт и о тех, кто об этой войне
Нынче песни свои сочиняет.
Каждым словом своим, обращаясь ко мне,
В чём-то стыдном меня уличает.

Я не песни пишу, а всего лишь стихи,
И я всё, капитан, понимаю:
Никогда не смогу я подметить штрихи –
О нюансах я просто не знаю.

Ведь о многом цензура узнать не дала
Из того, что готовилось в прессу.
Правда, совесть моя никогда не спала
И услышала скорбную мессу.

Звук печального хора крепчал с каждым днём –
Голоса новых жертв подключались.
Я пытаюсь в стихах рассказать лишь о том,
Как те жертвы во мне отзывались.

Невозможно войну на востоке забыть,
Стресс от горьких потерь угнетает.
Подскажи, капитан, как же всё-таки быть?
Боль со временем не утихает...

20.03.89.

ГОРЕЧЬ.

Курганов Славы в этот раз не насыпали,
Останки павших отправляли по домам.
О той войне мы правду девять лет не знали,
И только кладбища о ней кричали нам.

Могильный холмик звёзды красные венчают,
И все надгробья фразу горькую хранят,
Что ниже дат рожденья-смерти помещают,
А с фотографий лица юные глядят.

И как ни горько вспоминать, но запрещали
Писать, что был убит солдат в чужой стране.
Её Афганом в контингенте называли,
Который таял в необъявленной войне.

И обездоленным родителям вручали
В военкоматах ордена за сыновей,
Что их при жизни получить не успевали
Ведь долог путь у “представлений” до властей.

И военкомы без свидетелей вещали,
Что это тайной быть до времени должно.
По воровски награды в руки им совали –
Всё совершалось быстро, как в немом кино.

А иногда и просто совесть забывали,
Ценили чей-то подвиг, словно на торгах:
То представлений наградных не утверждали,
То уценяли, взвесив на своих весах.

23.03.89.

ВИНА.

Ошибка... Горькое признанье,
Дамоклов меч над головой.
Совсем немного – и в изгнанье
Уйду, как загнанный изгой.

А в чём вина моя – не знаю.
Да, я в Афгане воевал!
И вот теперь за то страдаю,
Что там я мёртвым не упал.

Когда бы так – всё было б проще:
Я б умер с мыслью, что не зря
Не смог в тот год весною в роще
Дослушать песню соловья.

Остался жить я в этом пекле,
Старуху-смерть перехитрил.
Хотя душа моя и в пепле,
Я твердь земную ощутил.

А что теперь порой я слышу?
– Что я напрасно воевал!
Но разве ж я беду под крышу
Родного дома зазывал?

Мне слишком больно слышать это,
Читать в глазах немой упрёк...
А я не требую ответа
За свой кровоточащий рок.

И зря не требую, напрасно!
Я честно долг свой выполнял,
Я знать хочу предельно ясно:
Кто нас тогда туда послал?

По чьей вине по всей России
Не от захватчиков легли
Солдаты – парни молодые –
Под скорбный холм сырой земли?

04.04.89.

СТРЕСС.

Андрею  Браславскому

Одним могу я объяснить,
Что долго верен этой теме:
Пришлось мне в жизни пережить
Очередное потрясенье.

Я не был там, не воевал,
Но не обрёл и здесь покоя –
В Союзе молча я страдал
За павших там, на поле боя.

Не испытав пустыни жар,
Что губы трескались от жажды,
Я не сумел унять пожар
В душе, занявшийся однажды.

Письмо я как-то получил,
Что с треугольником солдатским.
Оно сказало, где служил
Андрей, и мне, и прочим штатским.

Конечно, я и раньше знал,
Да лишь по слухам: он – в Афгане.
Но их никто не подтверждал,
Догадка таяла в тумане.

Когда письмо я прочитал,
То бодрый тон его подметил,
Но чувство страха испытал,
Хоть в том же духе сам ответил.

Страх с головы до пят пронзил,
Забилось сердце птицей в клетке,
Он мозг, как вирус, поразил,
Отняв надежду на таблетки.

Как цепко он меня держал
В работе, по дороге к дому,
Я новый день с опаской ждал
Не в силах сделать по-иному…

Когда он долго не писал,
То мысль ужасная терзала.
Пока ответ не получал –
Тревога сердце наполняла.

На то, что слышал и читал,
Я разве мог не отозваться
И равнодушным оставаться
К тем, кто в Афгане погибал?

15.04.89.

КНИГА ПАМЯТИ.

Вспомним их поимённо –
Всех, кто не рядом с нами:
Тысячные колонны
Павших в Афганистане.

Требуют быть гуманным
К тем, кто утратил сына,
Что не сочтите странным –
Память для них ранима!

Нет ничего страшнее,
Чем равнодушье к смерти,
Выстроим их скорее
Всех для большой поверки!

Краткие годы жизни –
Путь на земле недолгий...
Эти сыны Отчизны –
Совести голос скорбный.

Всё преходяще в мире,
Вечна одна лишь Память.
Скажем не о кумире
Сквозь вековую заметь!

31.05.89.

СВИДАНИЕ.

Я интердолг свой выполнял,
Где ветры злые дули.
Наш взвод нечаянно попал
В чужих горах под пули.

Я распластался на камнях
Под жгучим южным солнцем,
И превратилось тело в прах
За маленьким оконцем.

Смертельно бледная луна
Лицо мне осветила –
Меня жестокая война
В Афгане поглотила.

Теперь лежу в сырой земле,
Храню молчанье строго.
Приди сюда ты на заре,
Побудь со мной немного.

Я прорасту к тебе травой,
Покрою холм могильный.
Пригладь её своей рукой,
Ведь я теперь бессильный.

Поглажу ласково ладонь,
Прошелещу о счастье.
Росинки-слёзы ты не тронь,
Что лягут на запястье.

А может, лучше стать звездой,
Светить в твоё окошко,
Чтоб ночью видеться с тобой,
Хотя б совсем немножко?

Увижу я в твоих глазах
И сердца боль, и слёзы,
Седые пряди в волосах,
Четыре красных розы,

Портрет мой в рамке на стене,
Беззвучно свечка плачет...
Ты не забыла обо мне –
Вот что всё это значит.
01.06.89.

СЫНОВЬЯ И МАТЕРИ.

Вы жизнь свою не зря прожили,
Ни в чём нельзя вас обвинить.
В Афганистане вас убили –
Другим вы дали шанс пожить:

Однополчанам, бывшим рядом,
И тем, кто мог вас заменить.
Не все представлены к наградам,
Не всем успели их вручить.

Но вы не думали об этом,
Все мысли были о другом:
Когда с войны зимой иль летом
Вы возвратитесь в отчий дом,

Где вас в тревоге ожидали,
С ума сходили без вестей,
Не веря в Бога, заклинали:
“Всевышний, сына пожалей!”

Но шла война. Она привыкла
От смерти жертвы принимать.
И вновь над сыном в цинке никла
В безмерном горе чья-то мать.

Стекло окна рукой ласкала,
Раскрыв безумные глаза,
И по щеке её сбегала
Беззвучно жгучая слеза.

Ещё довольно молодая,
В мгновенье ставшая седой,
Гроб с телом сына обнимая,
Она звала его с собой.

Она уже не понимала,
Что сына нет – он неживой,
И исступлённо всё шептала:
“Сыночек, встань!.. Идём домой...”

02.06.89.

СУЩНОСТЬ БЫТИЯ.

И всё, что не общепринято,
То не печатают теперь.
Николай Глазков.

Здесь иной поэт выводит:
Дождь идёт опять...
На посадку “борт” заходит,
Там, чтоб мёртвых взять.

Шепчет мне звезда в окошко... –
Новая строка.
Просит медсестра: “Немножко
Потерпи пока”.

“Отходите, я прикрою!” -
Взводный приказал.
Будем мы навек с тобою... –
Кто-то здесь писал.

На чужбине погибали
Внуки, сыновья,
Здесь, выходит, не вникали
В сущность бытия?

Что в те годы прославляли
Здесь в своих стихах,
Пока братья погибали
Там, в чужих горах?

Нет, поэты не молчали,
Надо полагать.
Почему ж тогда не дали
Им стихи издать?

Не спеши пока с ответом,
Видно, не настал
Этот час, чтобы об этом
Каждый прочитал.

08.07.89.

ХИРОМАНТИЯ.

1.

Однажды как-то по весне
Цыганка повстречала
Парнишку хрупкого. В толпе
Зевак она искала.

“Красивый мой, копейку дай
Для моего малютки
Да подожди, не убегай,
Постой хоть две минутки.

И сигаретой угости...
Дай прикурить, красивый!..
Ты руку мне позолоти –
Я  погадаю, милый.

Я расскажу судьбу твою,
Я всё на свете знаю,
Ты покажи ладонь свою –
По ней я прочитаю.

И три рубля не пожалей
В награду на питанье... ”
“Нет у меня с собой рублей!
Не верю я в гаданье!”

2.

Собрался парень отойти –
Цыганка не пустила,
Поспешно встала на пути
И за руку схватила.

“Постой же, сокол, не спеши...
А денег мне не надо.
Я погадаю для души,
За доброту – в награду.

Меня ты, видно, не признал,
А я тебя узнала:
Ты цыганятам помогал
Всегда, как мог, бывало.

А что до веры, так ни в чём
Я убеждать не стану,
Но в предсказании моём
Ты не найдёшь обману”.

Она взяла его ладонь
И молча изучала.
Угас в глазах её огонь,
Потом она сказала:

3.

“Тебя, красивый, скоро ждёт
Неблизкая дорога,
Она тебя и приведёт
В края, где солнца много.

Будь осторожен на пути...
Сюда смотри, красивый,
Ведь до конца по ней пройти
Тебе придётся, милый.

В казённом доме будешь жить,
Узнаешь много горя,
Не будешь вдоволь есть и пить...
Выходит злая доля.

Тебя коварный недруг ждёт –
Соперник твой в дороге.
Доставит много он хлопот,
Ты будешь жить в тревоге.

Ни денег, ни богатства я
Тебе не обещаю.
В конце награда ждёт тебя,
Я это точно знаю.

4.

Ну что же, сокол, всё, как есть,
Тебе я рассказала.
Ты не уронишь свою честь...”
Цыганка замолчала.

Парнишка улыбнулся ей,
И с тем они расстались.
Едва минуло десять дней,
Его служить призвали.

И совпадения пошли!..
Однажды утром рано
В Афганистан их привезли
К границе с Пакистаном...

На БМД он колесил
Афганские дороги,
Почти не ел, воды не пил,
Был ранен “духом” в ноги.

Он много в жизни испытал,
Но честно долг исполнил.
Когда свой орден получал,
Друзей погибших вспомнил.

5.

А на земле весна опять,
Он был в запас уволен.
Как прежде, вышел погулять –
Там в этом был не волен.

Неторопливо он шагал,
Чему-то улыбался,
В толпе кого-то он искал,
Да тот не попадался.

Как две весны тому назад,
Вдруг парень заприметил
Того, с кем встретиться был рад:
Он ту цыганку встретил.

И, подойдя к ней, так сказал:
“Меня ты не узнала?
Не мудрено, я смуглым стал.
Вглядись, ты мне гадала!”

У всех прохожих на виду
Он ей целует руку
За то, что не сгорел в аду,
Не веря в ту науку.

10.07.89.

ИТОГ.

(Отклик на интервью Юлии Друниной ”Литгазете“.)

Средь прочих дат важна одна,
Когда закончилась война
В Афганистане.
И вспомнит в этот день страна
Всех жертв безвинных имена,
О страшной драме.

Мы ничего почти о ней,
Глотавшей молодых людей,
Увы, не знали.
И внуков, братьев, сыновей
Со всех концов страны своей
Ей поставляли.

И до сих пор покоя нет –
Парней за долгих девять лет
Мы потеряли.
А чем на жертвы был ответ?
Мы выдающихся побед
Не одержали.

Но вот, когда конец войны
Стал, наконец-то, для страны
Определяться,
Решили: дома не должны
проблем испытывать сыны,
Что возвратятся.

Казалось, вспомнили о них:
О семьях  павших, о живых –
Им льготы дали.
Да вышло так, что слов своих
Красивых, праведных, святых
Мы не сдержали.

И, кто из них домой пришёл,
В судьбе своей тот не нашёл
Участья, братцы!
Их  “...мордой встретили об стол...”
Пора бы в этом – год  прошёл –
Уже признаться.

16.07.89.

* * *

На пороге февраль
Скоро время придёт -
Директиву для нас зачитают...
Но войне нас не жаль,
И она всё идёт,
Похоронки о ней извещают.

Пусть кому-то сейчас
Суждено умирать –
К нам безжалостна злая стихия.
Только вспомнит ли нас
С благодарностью мать –
Наша Родина, наша Россия?..

17.07.89.

ВЫБОР.

Кавалеру ордена Красной Звезды, военному лётчику Сергею Соколову посвящается.

1.

Он шёл с ведомым в паре на малой высоте.
Условия полёта для МИГов здесь не те,
Чем где-нибудь в Союзе, ведь здесь Афганистан,
Где жизнью управляет почти один Коран.

Висит в зените солнце, и видится пока,
Как вьётся жёлтой лентой внизу меж скал река.
Была у них задача: дорогу прикрывать,
На подступы к Кабулу душманов не пускать.

Зажатые ущельем, неслись они вперёд,
Осматривая сверху, что под крылом плывёт.
Внезапно вдруг погода испортилась слегка:
В ущелье наползали седые облака.

В разрывах между ними мелькали с этих пор
Безлюдная дорога, и склоны серых гор,
И редкие, казалось, пустые кишлаки,
И узенькая лента безвестной им реки.

2.

Вдруг сердце безотчётной наполнилось тоской,
Он в мыслях перенёсся на миг к себе домой.
Не эту речку – Волгу внизу он увидал,
Лугов зелёный пояс везде её сжимал.

Всё в норме: по приборам шёл над ущельем "борт".
Откуда ж беспокойство и этот дискомфорт?
Поймав себя на этом, он выяснить хотел
Природу ощущений, да только не успел.

Внезапно содрогнулся от взрыва самолёт,
Он понял: это – "стингер", машина упадёт.
Всего лишь миг в запасе решение принять:
Живым ли оставаться или в земле лежать.

Воспользоваться шансом на жизнь не преминул
И ручку катапульты тот час же потянул.
Секунда размышлений Сергею жизнь спасла,
Внизу земля чужая стремительно росла.

Покинув истребитель на малой высоте,
Он рисковал разбиться на горной наготе.
Что парашют раскрылся, он по рывку  узнал,
И в тот же миг на землю он на ноги упал...

3.

Боясь пошевелиться, глаза он приоткрыл.
Но руки-ноги целы, он видел всё, он жил.
Вот край скалы, былинка, невдалеке дувал
И дым от самолёта, что ниже догорал.

Над лётчиком нависла такая тишина,
Что можно бы забыться, когда бы не война.
 Он знал, что "духи" скоро заявятся сюда,
А значит, вместе с ними нагрянет и беда.

Что так оно и будет, Сергей предполагал,
Войны печальный опыт так думать полагал.
Сюда  душманы скоро наверняка придут,
За пленника награду валютой им дадут.

"И что тогда?.." – он думал, ответ себе искал.
Другой войны примеры он по рассказам знал:
Одни, забыв о чести, врагам сдавались в плен,
Другие рабской жизни предпочитали тлен.

4.

Ход невесёлых мыслей мотора гул прервал:
Ведомый возвращался, он лётчика искал.
Из снаряженья вынул ракетницу Сергей,
И эхо трижды кряду метнулось меж камней.

То были не ракеты, а крик: "Я здесь! Я жив!" -
Тем самым обозначил себя он и для них.
Но видел ли ведомый ракеты – он не знал. 
МИГ вышел из ущелья и за горой пропал.

Тот час же оглушила Сергея тишина,
И он подумал с грустью: судьба предрешена...
Дышали горы зноем от раскалённых скал.
С чего бы это – думал – озноб меня пробрал?

И лётчик удивлялся, признаться не хотел
В том, что не холод вовсе, а страх им овладел,
Хотя заметил: руки противно так дрожат,
Когда из снаряженья он брал свой автомат.

По рации на базу он о себе дал знать,
Но был ли он услышан – осталось лишь гадать:
Эфир хранил молчанье, ответа не пришло.
Зато он понял: время "свиданья" подошло.

5.

Сергей расположился в камнях и наблюдал.
Возникли две фигурки на гребне возле скал.
Душманы справа, слева... Он видел их лицо.
Они намеревались зажать его в кольцо.

Шагали "духи" молча. На головах – чалмы
Зелёные надеты, широкие штаны…
Чужие автоматы несли они в руках
И верили, конечно, что с ними их Аллах.

...Гранатомёт ударил. Граната пронеслась
И впереди Сергея в камнях разорвалась.
Он понял: обнаружен, сейчас начнут стрелять,
Чтоб ранить его в ноги и в плен живого взять.

Едва успел он ноги прижать к своей груди,
Как разорвались пули в том месте позади.
По-видимому, снайпер по лётчику стрелял...
И понял он, что в жизни тот главный час настал.

Он встанет – руки кверху – и бросит автомат.
Стрелять в него не станут, живым взять захотят.
И тишина. И небо! И жизнь... Какая? Где?
Не суть. Покажет время, как сложится в судьбе.

Какой же сделать выбор, пока ещё есть срок?
Сергей достал гранату и положил под бок:
Туда, где билось сердце и так хотело жить!
Он выбрал, по-другому не мог он поступить.

6.

Они – похоже, снайпер – добились своего:
Тупой удар отбросил вдруг левое бедро.
И боль пронзила ногу, обдав её огнём.
Ещё не смерть – не время, но жизнь была при нём.

Густой негромкий голос раздался меж камней:
"Бросай оружье, лётчик!" – смог разобрать Сергей.
Он резко обернулся: за ближним валуном
Вдруг голову увидел в чалме с чёрным лицом.

Из автомата лётчик дал очередь туда,
Где валуном прикрылась "чёрная борода".
Смолчать на это "духи", конечно, не могли –
Пред ним взметнули пули фонтанчики земли.

Нога его горела немыслимым огнём,
Он чувствовал, как будто и нет её при нём.
От  тяжести свинцовой гудела голова,
Туманом застилало потухшие глаза.

Лежал он в луже крови, сознание терял,
И память угасала, он что-то упускал...
Душманы вновь стреляли – возобновился бой,
И пули засвистели в камнях над головой.

Вот, вскинув автомат свой, он выпустил в ответ
Струю свинца, отправив трёх "духов" на тот свет.
Мгновенно цепь сомкнулась, притихла, залегла,
Ведь смерть из них любого, как тех, настичь могла.

7.

Душманы выжидали, когда их час придёт:
Закончатся патроны у лётчика, и вот
Тогда ловушка эта захлопнется в момент,
В их пользу завершится опасный инцидент.

И тут Сергей вдруг вспомнил, чего он упускал:
Забыл он о гранате, хотя на ней лежал!
А "духи" терпеливо всё продолжали ждать,
Когда же, наконец, он не сможет в них стрелять.

И вот Сергей оставил ненужный автомат.
Могло бы показаться, что он гранате рад.
Блеснула вдруг надежда... Надежда? Но на что?
Он в руки им не дастся так просто ни за что!

И влажною рукою Сергей гранату взял.
Металл её шершавый, казалось, обжигал.
Но тут он начал снова сознание терять,
Подумал: хоть минуту его бы поддержать.

Тогда, собрав остатки своих последних сил,
Решив продлить сознанье, губу он закусил.
Он своего добился, всё верно рассчитал,
И медленно, с усильем Сергей чеку сломал.

Теперь одно движенье осталось совершить,
Чтоб то, что он задумал, успешно завершить.
Зажал чеку он в пальцах и тем гранату взвёл,
И руку с верной смертью он под себя завёл!

...Да, всё теперь он сделал, пожалуй, что хотел.
"Ну что же, пусть подходят" – подумать он успел.
Он встал по доброй воле у смерти на краю,
Но честь свою не продал и Родину свою!

И, обессилев, в камни уткнулся он лицом,
Расслышав среди звона в ушах неясный гром:
Уже в полусознаньи успел-таки поймать,
Сухой неясный рокот мотора распознать.

Тот звук, родной и близкий, как будто сил придал:
Он голову с усильем с камней чуть оторвал.
В глазах уже незрячих средь красной пелены
Скользнули вертолёты его родной страны...

8.

А время шло, и лётчик в сознанье приходил.
Когда ж почти очнулся, вопрос его пронзил:
"Куда граната делась и жив я почему?"
Лишь позже гул мотора ворвался в тишину.

Увидел: в вертолёте среди своих летит,
В салоне на носилках на животе лежит,
Как там в горячих, скользких от крови, валунах.
И вновь пронзил Сергея почти животный страх:

Когда его спасали, втащили, как лежал,
А значит, и гранату он до сих пор держал
Под животом, с зажатой меж пальцами чекой,
Готовой обернуться в любой момент бедой.

Сергей не знал, как долго они уже летят,
Когда придут на базу или... наступит ад?
Ведь скользкою от пота, слабеющей рукой
Он долго не удержит гранату под собой.

А экипаж был занят, он спины их видал.
Что делать? Катастрофу в любой момент он ждал.
И надо бы вниманье хоть как-то обратить,
Да боль сковала, сил нет ни встать, ни говорить.

Всё ж голову с носилок Сергей чуть оторвал
И в сторону кабины беззвучно зашептал.
Как будто что толкнуло борттехника, и он
Внезапно обернулся в грохочущий салон.

9.

Увидел, как спасённый страдальчески глядит,
Сказать пытаясь что-то, губами шевелит.
Нагнулся он к Сергею – почти к его лицу,
Чтоб в грохоте расслышать, что нужно молодцу.

А лётчик объясниться от слабости не мог,
Лишь выдохнул: "Граната..." – и на носилки лёг.
"Ты что же, друг, всё бредишь? Мы скоро долетим..."–
Сказал ему борттехник. – "Врачам тебя сдадим."

Тогда, чтоб техник понял, что слышал он не бред,
Сергей второй раз то же сказал ему в ответ.
На раненого глянув, борттехник увидал:
На подогнутой в локте руке Сергей лежал.

Он всё мгновенно понял о ждавшей всех беде
И коротко со страхом спросил Сергея: "Где?"
Тот от бессилья молча глазами указал:
Мол, подо мной граната, в руке её зажал.

"Вон ты какой..." – борттехник пробормотал. И вот
Рука его скользнула Сергею под живот.
Не шевелился лётчик, лишь напряжённо ждал,
Пока спаситель руку к гранате продвигал.

Лицом – Сергей заметил – стал техник, словно мел,
И пот, как мелкий бисер, на лбу его блестел.
Вот, наконец-то, лётчик рукою ощутил,
Как техник его пальцы своими обхватил.

Теперь уже спаситель гранату ту держал,
А лётчик свои пальцы с чеки высвобождал.
И выиграна схватка, и смерть уже не ждёт.
Борттехник, наклонившись, с Сергея вытер пот.

Уже без удивленья он мягко повторил:
"Вон ты какой ..." А лётчик лежал совсем без сил...

22.07.89.

МУЖАНИЕ.

Как только их не называли:
Фанаты, рокеры и панки.
Их инфантильными считали,
За всё ругали на гражданке:

Мол, на уме лишь развлеченья,
Для дел серьёзных не годны.
“Афганец” сдул с них увлеченья,
Сердца войной опалены.

В душе их стержень обнажился –
Она была оголена,
В боях характер проявился,
А шелуха отметена.

И наши парни доказали:
За срок в условиях войны
Не только телом возмужали,
Но духом сделались сильны.

26.07.89.

НЕИЗВЕСТНОСТЬ.

Кончался семьдесят девятый:
Ещё семь дней – и Новый год!
Кто знал, что в этот день проклятый
Война незваная придёт.

Молва твердит, что в будуаре
Судьба страны предрешена.
Спросонок, словно на пожаре
На ввод команда отдана.

Мы в ночь под Новый год сидели
В домах за праздничным столом,
Шутили, пели, пили, ели,
Не зная в большинстве о том,

Что в этот час в стране соседней
Кровь сыновей уже лилась,
Что жертвы есть, что до последней
Война в путь долгий собралась.

Лишь чьи-то матери успели
От похоронок закричать.
И слепли с горя, и седели
Не в силах смерть детей признать.

Страна всё так же выплавляла
Металл  для... цинковых гробов,
И в них исправно доставляла
Тела на родину отцов.

К чему ты шла, моя держава?
Что ты пыталась доказать?
Неужто кто-то крики “Слава..!”
Победно жаждал услыхать?

И всё ж пришло к тебе прозренье
Пусть через долгих девять лет.
Прими теперь своё решенье
По всем виновникам тех бед!

06.08.89.

СРОЧНАЯ СЛУЖБА.

Бывшему механику-водителю Михаилу Булыге.

1. Благородная дама.

Судьба с ним забавлялась в прятки,
А он и знать о том не знал,
Считал, что всё идёт в порядке,
И в Солигорск о том писал.

Зато он твёрдо знал другое:
Что жизнь дана всего одна,
Да вот прожить её в покое
Теперь не даст ему война.

Совсем недавно им внушали:
Не драться, ближнего любить,
И тех преступником считали,
Кто жизни мог других лишить.

Но всё война для них списала,
Принудив жечь и убивать,
Их мирный опыт выжигала,
Взамен заставив свой принять.

В далёком прошлом детство, мама,
Пропахший летом сладкий мёд...
А в буднях – только боль Афгана
Да смерть, что жертвы жадно ждёт.

Молва твердит: она – старуха,
Что, впрочем, правда по годам.
Но по другим опять же слухам
Она из благородных дам.

От тех ребят, что в переделках
Бывали здесь уже не раз,
Он знал о всех её проделках,
Таких загадочных подчас.

Порой, кто ею назначался
На вечный сон в земле лежать,
Тот поцелуем награждался
Иль мог привет вдруг получать.

Свой первый бой, конечно, помнил –
В засаде ждали караван.
Тогда он вдруг ему напомнил,
Что есть два мира – здесь и там.

Там были песни под гитару.
Среди родных лесов поля,
Здесь на подходе к Кандагару –
Чужие горы и земля.

2. Привет.

Ночь. Горы. Тёплая земля.
Жара почти как днём стояла.
Казалось, вжался в землю зря
Лицом к тропе, что вниз бежала.

Но вот в долине вспыхнул бой.
И тот час дикий рёв верблюдов,
Гранат разрывы за спиной
Раздались явственно оттуда.

Там надрывался пулемёт,
Зло автоматы стрекотали,
И всю долину напролёт
Ракеты светом заливали.

Солдат внезапно ощутил,
Как волк, смертельную угрозу
И инстинктивно изменил
И место, где лежал, и позу.

Услышал тот час рядом: вжи-и-ик! –
Нежнейший свист залётной пули.
И задержись он там на миг –
Его б в гробу домой вернули.

Шальная пуля, вестник смерти,
Пропела рядом с головой.
Хотите верьте иль не верьте,
Но он с тех пор обрёл покой.

Лишь мыслью счастливо терзался,
Что отодвинуться успел.
Свинец найти он попытался,
На память взять его хотел.

Нащупав дырочку в такыре,
Куда вонзилась смерть его,
Хотел её он сделать шире,
Чтоб вынуть пулю из него.

Такыр как камень оказался,
Добычу прочно захватил
И Леониду не поддался,
Хоть он потратил много сил.

Он сожалел, ведь эта пуля
Его была. Не он – её!..
На сей раз, жертвы карауля,
Смерть упустила здесь своё.

Вторую жизнь не в лотерее –
В ночном бою он отыграл.
И на душе теперь светлее –
Ведь он и первой не терял.

3. Засада.

...Возникла горка на пути,
Остановились бэтээры.
Троим был дан приказ: пройти
Дорогой чуть подальше в горы.

Свои остались позади.
"Бронёй " прикрытые молчали.
И вдруг по курсу впереди
Окопы разом увидали.

Их поджидала смерть тогда:
В засаду "духов" угодили,
Ведь те окопы никогда
Себе в спасение не рыли.

Всегда укрытием своим
Они кяризы избирали,
Где безопасней было им.
Из них они и нападали.

Полсотни метров – и окоп.
Вдруг "дух", лохматый как собака,
Бьёт из гранатомёта "в лоб".
И началась такая драка!..

Вот пламя башню охватило,
Второй снаряд – под первый мост.
Из-под сиденья пламя било,
Но Леонид не бросил пост.

Пал бэтээр – машина стала.
Он развернуть её хотел.
Невыносимо боль пронзала –
Внутри металла он горел!

И тут, как первый раз когда-то,
Привет от смерти услыхал:
Сквозь боль, в мозгу его набатом
Незримый счётчик застучал.

"Осталось жить лишь две секунды,
И смерть возьмёт тебя с собой.
Уже одна! Нет – полсекунды...
Спасайся! Больше – ни одной!.."

С трудом он вылез из машины,
Где вечным сном остались спать
Уже не мальчики – мужчины.
Там было некого спасать...

С "брони" на землю он спустился.
В округе стлался чёрный дым.
Он против "духов" очутился
Незащищённым, но живым!

Вокруг трещали автоматы.
Смотрел ребят – не увидал.
Две разорвавшихся гранаты
Разбили бэтээр в металл.

Он за бронёй его укрылся,
И искорёженный металл
В последний раз ему сгодился –
От пуль душманских закрывал.

Судьба ему благоволила,
А он по-прежнему не знал,
Хоть третью жизнь уже дарила.
Он просто жил и воевал.

4. Судьба.

Коль суждено в живых остаться,
Настало время предпринять
К своим быстрее перебраться,
Чтоб рядом с ними воевать.

Но эта страшная химера...
Опять не встретиться бы с ней
И добежать до бэтээра,
Что вёл дружок его Сергей:

Его машина уцелела,
Хоть потеряла тоже ход,
Передвигаться не хотела.
И страшный близился исход!

Но те ребята не сдавались:
Как он, не ведая судьбу,
Из автоматов защищались,
Вели отчаянно стрельбу.

При перебежке к их машине
Он пулю в бок заполучил.
По счастью, в мышцу. И отныне
К четвёртой жизни заспешил.

Вот на "броне" он оказался
И поддержал огнём ребят –
Бил по окопам. Огрызался
Ответно им коварный враг.

...Судьбы жестоки испытанья:
Попал в бак с топливом снаряд.
И от прямого попаданья
Был БТР огнём объят –

Мгновенно в факел превратился.
Друг наверх выбраться успел,
Но вот на землю не спустился –
Попал под вражеский прицел.

И всё в глазах: прямая пуля,
Солярки огненный фонтан...
О чёрный день! Теперь в Кабуле
Его возьмёт на борт "тюльпан".

Погиб Серёжа Гавриленко
И наповал убит стрелок.
Да, чёрный день! А он хоть чем-то
Помочь десантникам не мог...

Старуха-смерть торжествовала:
Удачный выдался денёк!
И пули словно направляла,
Чтоб увеличить свой оброк.

В огне погибший, от ударов
Тот БТР ещё гудел,
А Леонид в плену кошмаров
Всё на броне его сидел.

И вот опять за бой короткий
Повторно счетчик услыхал.
Звучал набат, не голос кроткий,
Секунды жизни отбивал.

Внезапно счёт остановился –
До встречи смерти срок истёк.
С брони горящей он свалился
В объятый пламенем песок –

Внизу солярка догорала...
Вновь Леонид остался жить!
Старуха снова потеряла
Того, кто с ней бы должен быть!..

Туда, где глиняной оградой
Для мёртвых создан был уют,
С четвёртой жизнью, как с наградой,
Он побежал искать приют.

5. Опасность.

Живые к кладбищу бежали,
Назад стреляя на бегу,
Петляли, падали, вставали,
Не веря в скорую беду.

Им пробежать совсем немного,
А там спасенье за стеной.
Но как длинна к нему дорога!
И донести бы жизнь с собой!..

В стене кладбищенской зияли
Проломы. Только б добежать!
Душманы план их разгадали
И попытались помешать.

Они десантников теснили,
Да их Аллах не поддержал.
И "шурави" опередили,
Обрушив встреч свинцовый шквал.

Но "духи" нагло наседали,
Погоню жаждали продлить,
Свинцом нещадно поливали,
Чтоб путь к спасенью перекрыть.

Летали пули над живыми
И над могилами дехкан.
Спасеньем первым стены были.
А мёртвых смерть хранила там.

Стрельба меж тем не утихала,
Бой приобрёл такой накал,
Что горстка русских понимала:
Шанс выжить лишь отход давал.

Ползком солдаты отходили
Между могил и вдоль стены.
В тряпьё одежду низводили.
Да что там – были б спасены!

И ясно, что бы с ними было,
Но с горки помощь к ним пришла,
И всё плохое отступило –
"Броня" спасенье принесла.

К своим пришли на БТРе,
На горке рота залегла.
Там и увидели потери
И тех, что жизнь уберегла.

Из АКС по "духам" били
И пулемётами секли,
Огнём двух гаубиц накрыли,
Удар "вертушки" нанесли.

И положенье поменялось:
Теперь для "духов" ад настал.
Для тех ничто уж не менялось,
Кто за "уралами" лежал:

Последний бой для них окончен.
Надежда теплилась в живых,
А тем, кто стал смертельно желчен,
Не светит больше никаких.

6. Эвакуация.

Две санитарные "вертушки"
Должны отсюда всех забрать:
Живых в санбате ждут подушки,
"Тюльпаны" мёртвых будут ждать.

Солдаты молча ожидали,
Пытаясь рокот услыхать.
От ран страдая, не стонали,
Хоть впору было бы кричать.

Он, туго стянутый бинтами,
Боль от ожога ощущал,
И рана ныла временами,
И череп словно бы трещал.

Но вот "МИ-восемь" прилетели,
И к ним несчастных понесли.
Он потащился еле-еле
К тому, куда друзей внесли.

И терпеливо дожидался,
Когда тяжёлых занесут:
Тех, кто лежал, не разгибался,
Кого калекой нарекут.

Кому-то ноги перебило –
Их не согнёшь, не разогнёшь.
Другим и руки прихватило,
Так что ничем не шевельнёшь.

Их внутрь тащили осторожно,
Чтоб боли им не причинять,
Но санитарам было сложно
Носилки ровно вверх поднять,

Так им солдаты помогали
Из уцелевших в том бою.
И горемыки ожидали
Покорно очередь свою.

Момент посадки отдалялся,
Его никто не приглашал,
Чтоб он в салон к друзьям поднялся,
И он погрузке не мешал.

Но вот сквозь грохот прокричали:
"Здесь нету места! Перебор!" –
К другой "вертушке" отослали,
Он огрызнулся, но побрёл.

И хоть ничем не отличались
Одна машина от другой,
Да в этой два дружка остались,
А он вот будет во второй.

Но, наконец, их всех втащили,
И люк поставлен на замок.
Настолько плотно их набили,
Что шевельнуться он не мог.

От них закрыли небо, горы,
И горизонта не видать.
Не возникают разговоры
И даже стонов не слыхать.

Движок зашёлся в оборотах,
"Вертушка" мелко затряслась,
А там на горке та же рота
Упорно с "духами" дралась.

Здесь все сидели и лежали,
Кто перемолот в том бою,
В беде единство обретали
И жизнь не помнили свою.

Она у каждого осталась
В том доме, где когда-то жил,
Теперь же кровью растекалась
В бинтах, кто срочную служил.

7. Катастрофа.

Турбина рёвом возвестила,
Что ждёт машину высота.
И в голове вдруг наступила
При этом звуке пустота.

Во рту внезапно сухо стало,
Как при болезни по утру,
Как в миске часто здесь бывало
После обеда на ветру.

Гул, боль и сухость угнетали,
Не повезло... Зато он жил!
Бинты в крови вдруг заплясали,
И Леонид глаза закрыл.

Он приготовился к полёту.
"Восьмёрка" плавно вверх ушла.
Никто не знал: секунды лёту
Судьба для них приберегла.

Вдруг вертолёт остановился
И на мгновение завис,
Скользнув по кругу, завалился
И устремился камнем вниз!

Хотя отчаянно пытались
Пилоты выровнять полёт,
Попытки их не увенчались
Успехом. Падал вертолёт!

Как зверь, подбитый на охоте,
Предсмертным рёвом оглашал
В неуправляемом полёте
Он тишину окрестных скал.

Земля афганская, чужая
Удар машины приняла
И тех ребят, что, погибая,
Хотели, чтоб она жила.

И мощный взрыв потряс округу.
Всё было кончено теперь...
Огонь съедал обломки всюду,
Чтоб скрыть навек следы потерь.

Чуть позже та волна взрывная
Ударит в сердце матерей
И, горем цвет волос меняя,
Вернёт им пепел сыновей...

8. Жизнь.

Как жил он прежде, как сражался,
Что испытать ему пришлось?
Тернистый путь ему достался –
Узнать об этом удалось.

Четыре раза в бэтээре
Солдат на мины наезжал,
И – ни царапины на теле,
И ран, и смерти избежал.

В то время как друзей валили
То гепатит, то тиф брюшной,
Его как будто обходили
Все эти хвори стороной.

"Чудес на свете не бывает!" –
Мужи учёные твердят,
А если что-то и всплывает,
Так "это" мигом объяснят.

Но даже в самой умной книге
Разгадку тайны не найти:
Как удалось опять Булыге
От смерти всё-таки уйти.

Из всех летевших в вертолёте
В живых остался только он!
Судьбы подарком на излёте
Он в пятый раз был награждён.

А смерть, хотя и отступила,
Смириться всё же не смогла,
За пораженье отомстила –
Три новых раны нанесла.

Он в Кандагаре без движенья
В небытии тогда лежал,
Про день счастливого рожденья
На двадцать первый день узнал.

И боль была к нему жестока,
И возвращалась жизнь с трудом,
Но он, её не зная срока,
Всё чаще думал о другом.

Он цель поставил: возвратиться
В ту жизнь, где ждут отец и мать,
Упорно начал к ней стремиться,
Врачей упрямством удивлять.

Однако время не спешило
К той, первой жизни возвращать,
В госпиталях его лечило.
Их за полгода было пять!

Из кандагарского отправлен
Сперва в Кабул, потом в Ташкент,
Оттуда в Саки переправлен
И, наконец, настал момент,

Когда леченье прекратили,
Закрылись раны и с войны
Домой солдата отпустили
В ту жизнь, где все мы жить должны.

Тогда он в Минске находился...
Теперь здоров, да есть изъян:
Внутри он сильно изменился.
Повинен в том Афганистан.

20.02-15.08.89.

УТРАТА.

Вот и всё... Отгремели бои,
Горы сном будут снова объяты.
Запоют на земле соловьи,
Только их не услышат солдаты:

Те, что вечный покой обрели –
Давят сверху их плиты надгробий.
Им не видеть цветенья земли
И не слышать печальных мелодий.

Безутешная скорбь матерей,
Что своих сыновей пережили
И теперь до скончания дней
Будут плакать у них на могиле.

Тихо свечки горят по ночам,
Глухо вдовы в подушки рыдают,
Никаким не помочь им врачам –
От тоски по мужьям умирают.

Рядом сладко детишки сопят,
Что с рожденья отцов не видали:
Их портреты с любовью хранят,
Чтобы дети их позже узнали.

04.10.89.

НЕОКОНЧЕННАЯ ВОЙНА.

Я вижу каждой ночью постоянно
Один и тот же страшный эпизод:
Как на глазах сгорает беспрестанно,
Едва поднявшись в небо, вертолёт.

Терзают мозг подробности кошмара,
И вновь в поту на койке я мечусь...
Аэродром, что возле Кандагара,
Где навсегда с друзьями расстаюсь.

Гляжу им вслед – я в бой их провожаю,
Едва дымит “Памир” в моей руке.
Вдруг мощный взрыв, и я не ощущаю
Нежданных слёз, ползущих по щеке.

Надолго слепит огненная вспышка.
В разводьях чёрных красно-жёлтый шар.
Кометой пала на бетон покрышка,
Я слышу вновь глухой её удар.

И чёрным шлейфом прах друзей дымится.
Они ушли навек в небытие –
Куда душа во снах порой стремится,
Где вечный рай, где каждому – своё.

Как я хочу, чтоб прошлое забылось,
Чтоб оказалось только страшным сном!
В тревоге сердце чтоб не заходилось,
Когда внезапно слышен дальний гром.

Но до сих пор звучат войны раскаты
В госпиталях, в домах по всей стране,
Где по ночам кричат ещё солдаты,
Когда к ним быль является во сне.

05.11.89.

ЗАТЯНУВШИЙСЯ СОН.

Медицинским работникам начала афганской войны.

Спешила ты в палатку медсанбата,
Чтоб там, переступив её порог,
Спасти от смерти мальчика-солдата:
Его прошила пуля в левый бок.

Внутри мерцает тусклый свет коптилки,
Буржуйка пышет жаром в полутьме.
Уже внесли с беднягою носилки –
Реальность горькой правды на войне.

Слабеет пульс, лицо белее снега,
Густая тень опущенных ресниц...
Тревожно смотрит на него коллега –
Вам предстоит сыграть со смертью блиц.

Ты не могла сдержать когда-то слёзы,
Усталость с ног валила наповал,
В недолгих снах ты видела берёзы,
Кровавый день в рассудке догорал.

И потому подумалось однажды,
Что это всё – кошмарный длинный сон.
Они поймут тебя, кто был однажды
Тобой в Афгане к жизни возвращён.

26.11.89.

РАНА.

Не была судьба у нас изнеженной,
Нам дороги выпали трудны:
Оказалась наша жизнь разрезанной
На две части лезвием войны.

Нас в горах секли дожди свинцовые,
Зной пустыни жаждой изнурял.
Не забыть восходы нам багровые
И в снегу кровавом перевал.

От судьбы не ждали мы спасения,
Нас в пути терзала боль потерь.
Вы простите наши прегрешения,
Если их найдёте. А теперь...

Залечить скорей бы раны страшные,
Заглушить мучительную боль,
Только вот союзники вчерашние
Нам порой на раны сыплют соль.

И душа на части разрывается.
В плен тоска уводит от людей.
Эпизод прощанья вспоминается
И печаль в глазах моих друзей.

29.11.89.

ВОСПОМИНАНИЕ О БАЛЕ.

Я вспомнил праздничную сказку –
Предновогодний шумный бал,
Когда в горах на мне тельняшку
Холодный ветер пробивал.

В ущелье “духи” нас зажали,
Их ДШК прицельно бил.
Мои друзья уже молчали,
И я к той грани подходил:

Под сердцем маленькая рана,
А на тельняшке – алый круг.
Но что с тобой: ты не румяна,
Мелькнул в глазах твоих испуг.

Ты в вальсе вдруг остановилась,
Ты что-то хочешь мне сказать –
Вот надо мною ты склонилась,
Но слов не смог я разобрать...

Как мой ровесник подо Ржевом,
В чужом ущелье я упал.
Лишь мною слышимым напевом
Во мне твой образ исчезал.

Над гребнем гор в лучах заката
Всплыла багровая луна...
Бал кончен. Ты не виновата,
Что здесь останешься одна.

10.01.90.

РОЗЫ НА "ЧЕРНОЙ ПЛОЩАДИ".

Цветут на “Чёрной площади”
Кусты прекрасных роз.
Но жизнь свою ты пощади,
Вернись под сень берёз.

Красой любуясь, не забудь,
Что ты сюда не зван:
Из роз уже направил в грудь
Прицел тебе душман.

Запомни, друг, за тот букет,
Что здесь решишь собрать,
Получишь пулю ты в ответ...
Избавь от горя мать!

04.07.90.

ЭДЕЛЬВЕЙС У САЛАНГА.

Фотография в духе тридцатых годов –
В объектив улыбаются юные лица,
За спиною солдат пелена облаков
Над глубоким ущельем туманом клубится.

Тут среди валунов, возле кромки снегов
Ни травинки вокруг, лишь лишайников пятна,
Не растут здесь кусты и не видно цветов
И поэтому радость парней не понятна.

Силуэтом орлы в поднебесье парят,
Озирая с высот караванные тропы.
В боевом охраненье ребята стоят,
Что недавно бродили под небом Европы.

Их задача проста: прикрывать перевал,
Чтобы “духи” машины не выбили с рейса.
Горный пик гарнизон небольшой оседлал
Под красивым названьем цветка эдельвейса.

07.07.90.

СТАТИСТ.

К поэтам я себя не причислял.
Не скрёб затылок я для вдохновенья.
А коль случилось, что насочинял –
Так с высшего на то благословенья.

Но и опять же: нет в том ничего,
Чем мог бы я блеснуть перед другими.
В стихах моих всего-то моего –
Одна лишь запись созданного ИМИ.

Я не могу сказать вам, кто ОНИ.
Они мне никогда не открывались.
В те редкие, но благостные дни
В мозгу моём вдруг строфы появлялись.

Пока писал одну, вторую знал.
Как знал и остальные, впрочем, тоже.
Следил незримый –  тот, кто диктовал,
Чтоб было всё записано похоже.

Тот, кто себя поэтом называл,
Стихосложенье объяснить не может.
Но смутно он порой осознавал,
Что некто написать ему поможет.

Как рассказать, что где-то в голове
Картинки предстают пред глазами.
Необъяснимо по одной, по две
Вдруг следом строфы возникают сами.

И вот, когда все строчки улеглись,
Пишу названье для стихотворенья.
Картинки исчезают… Я – статист.
Но жду очередного “вдохновенья”.

27.07.2004.

* * *

Я не был на войне, и всё же ранен –
Растоптаны достоинство и честь:
Не миллионы пали там, в Афгане,
Но сколько – до сих пор не можем счесть!

26.08.94.

ПРЕЕМНИКИ.

Когда мы из Афгана пошли,
Пели песню на марше – "Уходим!"
Вот уж дети у нас подросли,
Только мы до сих пор к вам приходим.

И не можем вернуться назад,
Хоть уже столько лет пролетело:
Кандагар помним мы и Герат,
Видим жизнь в перекрестье прицела!

От себя из "зелёнок" бежим
И скрипит на зубах пыль столетий.
Сердцем здесь, а душою мы с ним –
С тем Афганом в словах междометий!

Горло сдавит – и воздуха нет:
Будто там  мы – в песках Регистана.
Дай, Россия, сегодня ответ:
Когда наша затянется рана?

Не оплачены наши счета.
Жизнь, как прежде, и нынче – копейка,
Да и та может быть отнята,
Ведь судьба, как известно, индейка.

Младшим братьям досталась Чечня.
Не они этот путь выбирали,
Но её, боль потери храня,
Они также забудут едва ли.

И не будут подвластны врачам –
Как и  мы, все они заболели:
Так же будут кричать по ночам,
От кошмаров  метаться в постели.

05.03.96.

* * *

Прости нас, Господи, прости,
Что мы забыли боль Афгана.
Та кровоточившая рана
Едва  успела  зарасти,
Как вдруг – минуло лишь пять лет –
Мы вновь её разбередили,
Могильных холмиков нарыли –
Теперь у ней чеченский след.

И снова матери не спят
За  сыновей  переживают,
Гробы солдатские встречают
И у родных  могил скорбят.
Дух смерти вьётся над страной.
Опомнись же, моя Россия!
Когда опять придёт Мессия –
Рискуешь быть совсем пустой…

01.10.2000.

НЕТ КРЕСТА.

Что печально так смотришь сейчас мне в глаза, капитан?
За спиной у меня был когда-то кровавый Афган.
Я не в силах его позабыть вот уже  двадцать лет:
Ровно столько на свете дружка моего больше нет.

Я тогда потерял его в скалах у горной реки,
Когда где-то в российской глубинке цвели васильки.
На горячих камнях запеклась его алая  кровь:
Смерть пришла к нему пулей слепой через левую бровь.

Не увидел он мать, не простился с красивой женой.
И сынишка единственный стал в этот день сиротой.
Два десятка промчавшихся после трагедии лет
В моём сердце навечно оставили огненный след.

Старина, я случайно про новое горе узнал:
Как-то осенью в парке я друга жену повстречал.
От былой красоты не осталось и тени следа:
Всё в морщинах лицо, голова её стала седа.

Каждый день она плакала мужа не в силах забыть.
Её сыну Отчизне настала пора послужить.
Обливаясь слезами, прощалась с кровиночкой мать,
Чтоб  его  уже  в  этой – Чеченской войне потерять.

Ты теперь понимаешь причину печали моей:
Для чего же, скажи, мы растили своих сыновей?
У кого хватит смелости дать на вопрос мой ответ?
Но на  том, кто б сказал  мне, креста, я так думаю, нет…

23.09.2001.