Стихи Бориса Охтинского

Борис Охтинский - 1955 г.р. В ДРА находился с 1988-го до 15 февраля 1989 г., военный переводчик, старший инструктор политотдела дивизии. Сотрудник штаба Ленинградского военного округа. Награжден орденом Красной Звезды.

* * *

На ладони – четыре камушка:
табачно-желтый,
медсанбатовски-белый,
прозрачный, как триплекс,
черный, как гарь.

Афганистан-88.
Зажму их в кулак. Вспомню.

Желтоватая вязь верблюжьей колючки
вперемешку с округлой кириллицей
наскоро разорванных писем. Успели.
Матерный лязг расхристанных БМП.
«Боже, даждь нам днесь…»
Трогай!

Впереди и сзади за оранжевыми кабинами –
мешки с мукой, синие МАЗы – еще с чем-то.
И только? - Нет, конечно. Война.
РО – только какой?

Утренние краски, которые аллах скопировал с картин Рериха.
Облака – цвета гор – будто кто-то торопливый,
закрашивая контуры, не особенно беспокоился
о чистоте красок на стыках.

Солнце еще только прицеливается из-за гор.
напряженный, как нитка, горизонт.

Лысые черепа глиняных куполов. Горшочек мечети
между двумя стручками одиноких кипарисов.
Бородатые путники на обочине.
Мутно-голубые глаза под цвет посудного фаянса.
Безразличие? Гашиш? Усталость?

- Я – Заря-22. Внимание. Справа караван.
Нет, это деревья. Передай зеленым (афганцам), чтобы сменили
частоту.

Сбитая бетонная панель с фамилиями на –ов и –юк.
Остальное выщерблено автоматной очередью.

* * *

Фургоны, тенты, платформы.
Кто-то поставил их на гусеницы и колеса;
а потом включил серый конвейер дороги.

Чья-то озорная рука вывела: «Днепр» – чемпион», -
На цистерне с водой.
Что там впереди?

- Почему встали?
- Впереди обстрел.
Поперек – прерывистая ленточка «зеленки».
Бьют оттуда.
Ответные залпы. Тишина.
Мерный гул двигателя БТР.

- Внимательнее, внимательнее…
Закрась сверху голубым, снизу желтым.
Это и будет Афганистан. Самостийный Восток.

Свежерассыпанная горсть буровских патронов.
Минное поле для колес.
Так и есть. Спускает.

От следующего указателя – три костлявых прута.
Сосредоточенные надгробия сожженных БТРов.
Садистски выкрученные мосты КамАЗов.
Разорванные туловища цистерн,
похожие на ленты, упавшие с распущенных кос.
Извилистая муравьиная дорожка.
Колонна продолжает путь.

Сгоревшие машины не сброшены в кювет.
Дорога разбита так,
что каждую строчку приходится писать по нескольку раз.

Дорожный знак срезан под корень. Все. Базовый. Точка.

Заправились,
перекурили,
назначили замполита.

- Где этот старший лейтенант?
Как не прибыл?
- У него подозрение на тиф.
- Это не геройство, а дурость.
Передай, я его к партийной ответственности…

Бетонка кончилась. Дальше – пыль.

* * *

- Доложите минную обстановку.
- Первые десять километров – удовлетворительная,
затем – тяжелая, местами – очень.

В Ленинграде и области утром пасмурно,
днем и вечером – дождь, местами – с градом.
Все – на броню!
Антенный прут стучит о каску.

- Я – Сошка, я – Сошка,
справа – пуски
- Квадрат 2170, понял,
сейчас обрабатываю…
На фоне разрыва какая-то ширококрылая птица.
- Связист, где станция?
У них дома дети, а они с собой только хрен берут.
… И три рубля на всякий случай.

Солнцезащитные очки по пояс голого водителя танка.
На башне: «Имени Сергея Лахно».
Колонна продолжает движение.

- Кажется, все. Больше не пускают.
- Постучи связиста по голове…
- Товарищ полковник! Я взял для связи…
- Для полевой связи ты взял…

Стой! Мина. Рассредоточиться.
Пятнашки осколками?
Юркие ящерицы, похожие на прыгающих воробьев.
Щуплый тонкий колосок
вырос из серого камня
с геометрически правильными морщинками.
Наивное, наивное небо.

200 метров сзади –
серо-сизая арабеска на небесном фоне.

- По местам. Ускорить движение.

Смотришь на дорогу так,
как будто под формованными кубиками
вращающихся впереди протекторов
хочется увидеть самое-самое.
Мины. Только в этой жирной пыли
Может завестись такая гадость.
Кончился Сарьян!

...Ответная канонада. Рифленое железо под ветром.

- «Сошка», «Сошка».
Из гранатомета подбит танк, который тащил разутого.
Один – 021. Один ранен.
Тот, который все, внутри. Не можем вытащить.
… Работаем, работаем по «зеленке». Плотный огонь из гранатометов.

* * *

Нас время возвратит в домашние заботы.
И лишь в бессонницу – тупой, душевной болью
Измучают вопросы: перелеты, недолеты,
Тюльпанами сорвавшиеся с поля…

Долго шипит охотничья спичка, закури.
Под брезентом – сквозь бинты – вихрастый чуб.
- «Тюльпан» будет в четверг.

* * *

На столе два телефона. Оба заняты.
— Медленнее говори. Медленнее.
— Когда?
— 12.30? Где?
— Фугас или КамАЗ?
— Имя? Кто подорвался?
— Младший сержант? По буквам?
— Гуськов? А старший?
— Старший лейтенант Новиков?
— По Гуськову данные есть?
— Откуда призывался?
— Родители?
— Из детского дома?
— ...что-то замполит сказал?
— ...нашли голову и плечи с рукой?
— Давай по старшему.
— Жить будет?
— Понятно.
— Семья? Женат?
— Сын с 88-го?
— Ладно, передай замполиту,
пусть доложит подробно.
— До семнадцати.
- Вовчи, не груби. Обижусь.
- Ну, что взял?
- По 800?!
- А какой у вас курс?
- Обалдел...
- А что я просила, нашел?
- Тянущиеся?
- Ну, зачем мне тянущиеся ?
- А на щиколотке змейка?
- Тогда ладно.
- А что еще?
- «Адидас»? И небось верх не пристегивается.
- Ну, на фига мне «Адидас»?
Можешь жене подарить.
- А «седой граф» был?
- Мне только музыкальный.
И проверь, чтоб разбитых
не было. Посмотри каждую
чашечку...
- Ну, ладушки. Я тебе в пять часов позвоню.

* * *

Пустой ящик. Надпись: OK CHAP —
окончательно снаряженный.
О - кэй, чап. Давай, парень!

А может, здесь вообще лучшие?
Или они там, на мальцевском рынке?

Вдовы Афганистана!
Верните кольца
на правый безымянный.
Ваши, ставшие ничьими,
сгоревшие лейтенанты
все равно живее
румяных кооператоров.

Что вспомнится в ненастную погоду?
Быть может, макраме из парашютных строп...
Нет, не меняйте вы дверного кода,
он все равно когда-нибудь войдет!

И разлетятся испуганной стайкой...
Гомон, бедлам.
И опять все сначала...
Что это? Смех? Или все же отчаянье?
Вертится, вертится тумбалалайка...

Какая музыка была!
Какая музыка звучала!

* * *

Пустой аэродром.
Использованные гильзы ракет-ловушек.
...сегодня на Кабул что-нибудь будет?
Смена ооновцев. Мэйджер Борис. Лиайзн офисер.
...один «горбатый» на Ташкент. 200 человек всего...

Пронзительные сирены КамАЗов.
Колонной выруливают со стоянки.
Автобат провожает раненых. Домой.
...уже эхо.

«Мы уходим, уходим, уходим, уходим...»
В последний раз.
Завтра будет: вышли.

* * *

6 февраля. 7.03. Последний восход.
Единственная в Шинданде аллея.
Посажена нами. 9 лет назад.
Колючие ветки. Остается.

Жалобная песня двигателя.
Зато погода бодрит.
Афганская колонна с продовольствием и горючим.
Заночевавший в грузовике водитель-пуштун
сосредоточенно совершает утренний намаз.
На раскрашенном под лубок кузове витиеватая надпись:
«Аллах даст все!»
Пришло на память:
— Что везешь? — Рис.
— Откуда? — Из Кушки.
— Так кто его дал?—(Улыбается.) Аллах.

* * *

Скажите, майор, а что вы делаете со своими
мусульманами, если они хотят вступить в партию?
— Операцию, обратную обрезанию.

Черные тени машин.
Медленно переходят со скалы на скалу.
Расплывающиеся в зимней дымке фиолетовые горы.
Холодные краски последнего утра.

На ходу из кабины в кабину передают спички.
Не останавливаясь.

Мы уходим...
Проходим Адраскан.
Вывеска на русском языке:
Управление Царандоя.
Удержатся ли?

Революцию не делают
С 4-часовым перерывом на обед
И 5-кратным намазом.

Тишина. Ни души.
В пустом небе беззвучный вертолет.

Когда я вернусь и доверюсь проверенным картам
Вполне безопасных воздушных наезженных трасс,
В газете прочту, как там было у нас под Шиндандом,
И вспомню, как было на самом-то деле у нас.

Перебивает команда в наушниках:
— Пахарь. Я — Раскат.
Увеличить скорость,
Впереди обстреливают эрэсами,
Докладывай через каждые десять минут...

Герат.
Взрослых мало.
Дети машут.
Постарше — пытаются на ходу снять детали
С проходящих машин.
Кажется, вот этому в прошлый раз подарили собаку.
Что запомнят они?

Холод. По ночам втихую спиливают сосны.
Повсюду ишаки с дровами.
Несколько дрожек-такси у поворота к лицею.
На дугах — пурпурные цветы из поролона.
Поразительно ярко.
К черту блокнот!
Запомнить, запомнить как можно больше.
Ожила сценка.
Лицей.
Портрет Авиценны,
Европейская косметика на лицах обворожительных преподавательниц.
Без паранджи!
Подтянутый директор в накрахмаленной сорочке,
Литературный фарси. Мягкая английская речь.
— Можно ханум задать вопрос?
— Аллах с вами, ее сегодня же зарежут.

Последняя гератская застава.
Еще наша.
Обстреливали здесь.
Последний раненый: капитан Лисовский.
Погибший? — Наверное, Андрей Шишкин.
29 января. Разбился.
Что там, на востоке, не знаю.

— Товарищ майор, разрешите обогнать?
— Я тебе обгоню... Ни на метр с бетонки,
— Опытный.

Ослепительные снега Рабати-Мирза.
Серебряное небо над перевалом.
Отличие от Терскола состоит в том,
Что там нет сожженных машин.
Постепенно погружаемся в туман.

...и еще запишите:
Рядовой Теркин, такелажник...
Две недели перетаскивал машины.
А у самого—желтуха.
Как зовут Теркина-то?
Василий. Отчества не помню.

Потихоньку, Ваня, потихоньку.
Осталось до Родины недалеко...

Возвращение к бетону — постепенно и безэмоционально.
Как сквозь сон.
Может, устал.
Повсюду машины:
живые и мертвые.
Мелкий полудождь-полуснег.

В умиротворенном вечернем небе
Длинный косяк журавлей.
Как небесное отражение последней колонны
Домой.

Мы уходим.
Турагунди.
На той стороне уже свои: Кушка.
Оборачиваюсь к пулеметчику.
Молчит.

Еще один образ из прошлого
Сквозь покачивающуюся ленту крупнокалиберного пулемета.

Злое лицо военторговской продавщицы.
Глаза под цвет экрана микрокалькулятора.
Встали.
Девять верст до границы.

В утреннем гвалте очередная колонна готовится
к пересечению.
Открытая дверь БМП.
Маленький телевизор,
разбросанные банки с гречневой кашей,
новое обмундирование,
бутылка с машинным маслом
и много сахарных брикетиков, похожих на домино.

Задержали душмана.
В котомке деньги.
— Заработал.
Несколько пачек американских сигарет.
— Хотел сменять.
Граната с растяжками на колышках.
— Нашел.
А почему колышки чистые?..
Сволочь!

Мимо грохочут последние колонны. Считаем.
Надписи на люках: Башкирия, Червоноград, Свердловск...
Ищу глазами. Наконец, Ленинград.
Грязный танковый тягач.
Впервые за Афган.
Но больше: Имени... Имени... Имени...
Пламя над звездочкой.

«Я вернулся, мама!»
Транспарант на КамАЗе-«шаланде».
Следы от осколков на кабине.
А я еще здесь.

Шестилетние бачата—
хотелось бы сказать—дошкольники...
какая тут школа?—
доверительно-заговорщическим шепотом:
— Командой, што нада, што хочешь?
И сразу:
— Давай бакшиш. Шапку давай.

«Хорошо» — знают в цензурном и матерном вариантах.
«Плохо»—только в матерном.

Солдаты— не солдаты
с автоматами за спиной и четками в руках.
Такое впечатление, что встали пройтись,
чтобы размять ноги, затекшие от долгого сиденья.
Бесцельность в лицах.
При сиюминутной озабоченности: продать—обменять.

Откровенность афганского полковника:
«Революция — хорошее дело.
Мы — плохие».

Утро 15 февраля.
Мягкая фланель парящего снега.
Прощание. Прощение.

Возбужденная суета последних сборов.
— Передай ооновцам, чтоб быстрее сворачивались.
Колонна на подходе.
— Дуглас, давай нож. Срезаю антенну.

Последний переполненный «уазик».
Метры, метры.
Пограничники выходят из будки.
Неужели на этом все?

Пульсируют мысли.
Мы выполнили женевское соглашение,
Они — нет.
Будут ли нас теперь приветствовать: «Рот Фронт!»?
Что с нами сделал Афган?

Мы остались последними:
слева от меня:
старший наблюдатель поста ООН подполковник
Альфред Туатоко, Фиджи,
справа—наблюдатель майор Дуглас Майр, Канада.

Метры пешком.
10.09
Бросаются журналисты.
Что вы можете сказать о выводе советских войск?
Перевожу.

Папахи, кокарды, разноцветные шарфы,
кинокамеры, диктофоны...
Глаза сфокусировались на одной точке:
улыбающиеся, слезящиеся, слезящиеся...
Замершие на мгновение и готовые разрядиться в гомоне и заботах
первых минут, самых первых минут мира.

Отвечает Майр:
Насколько мне известно
Пауза
В западной части Афганистана
Пауза
Советских войск
Пауза
Не осталось...

Кажется, за спиной не только Афганистан,
Эти сумбурные 9 дней в пограничном местечке
Турагунди...

Неужели этот полосатый шлагбаум
Отсечет и «испанцев» тридцать шестого,
Че Гевару шестьдесят пятого?

И только снег,
одинаковый тут и там,
медленно тает на губах и ресницах.

Девять верст до границы,
Девять лет позади...
Все застелено белым туманом,
Легкий снег серебрится
Над Турагунди.
Белый, белый. Над Афганистаном.

...нотный скомканный лист...
Позабыть обо всем...
Просто время пришло возвращаться.
Снег наивен и чист.
Он совсем невесом.
А глаза почему-то слезятся...
Первая остановка автобуса на Кушку.
Теперь все.
Точка.

Спасибо Евгении Рой, приславшей нам эти стихи.



Rambler's Top100