Сайт "Автомат и гитара"

[Автомат и гитара]

Друзья, недавно получила от автора письмо, а в нем вот такие строки: "Вы как-то спросили, чем навеяна песня "Ванька". Я ответил, что это могло быть.
Я не сказал правды, так как обещал человеку. Но его уже нет. И сейчас решил все же перессказать наш с ним разговор. Это не литературная работа, прозу писать не умею. Просто облек в такую форму для удобства прочтения."
С разрешения Романыча делюсь этим рассказом с вами... Есть, о чём подумать...

"Шла весна 1992 года. Будущее рисовалось радужным, я, наконец, избавился от самой известной русской болезни. И свысока начал поглядывать на продолжавших хлебать «горькую» бывших собутыльников. Нашел постоянную работу, сутки через трое, вполне приемлемый график, в общем жизнь налаживалась. Небольшой зарплаты хватало и на пропитание, и на книги. Семья еще была в перспективе, да и молодость относительная сглаживала переход от социализма к капитализму.

Захаживал к нам на работу по вечерам Леха-бич. Ну, бич не совсем классический, по помойкам не кормился, но прозвище такое было. Жил он у какой-то бабки, помогал по хозяйству, она его и не выгоняла. Подрабатывал мелкими шабашками, летом браконьерил.
На вид ему было лет около тридцати. Бухал, бывало, по-черному. К нам забегал перехватить деньжат на опохмел, покурить да помыться иногда. Долги всегда отдавал, в этом был безупречен.
Вот и в мою смену как-то пришел подзанять на пузырек. А у меня как раз голяк. Но предложил ему перекусить. Не отказался. Посидели, вместе поужинали. Закурили по сигаретке, и начал я ему мозги вправлять:
- Когда же ты, Леха, пить-то завяжешь? Посмотри на себя, молодой же парень. Вот я тоже квасил, не меньше твоего. Хотя с самой армии не просыхал. Да и там трезвенником не был.
Леха взглянул на меня с интересом:
- А мы в армейке дурь курили.
- Ну, я тоже пробовал. В Приморье ее полно, но водка мне больше по душе пришлась.
- А у нас водяры вообще не было. Вот и выходили из положения.
- Так ты че, в «конопляной» тундре служил?
- Не, за речкой.
Тут уже я посмотрел с недоверием, пару раз нарывался на рассказчиков «боевых», под стопарь рассказывавших небылицы о героическом прошлом.
- Спецназ, наверно, да?
- Нет, колеса. Водила я.
- Ну, хоть ты трепать не будешь о боевых подвигах. А то тут мне рассказывали как в одиночку караваны брали.
- Да мы сами как караваны были. Колонной ходили. Боеприпасы, хавчик, горючку доставляли.
Я все еще не очень доверял его рассказу:
- Это не в боевых, полегче служба то была. Побезопасней. Я вот читал...
- Что ты читал? Читатель...
В Лехином взгляде смешалось и презрение, гнев и какая-то боль.
- Не надо ничего читать. И в голову ничего не бери. Здоровее будешь. Ладно, пошел я. Спасибо за ужин.
Он поднялся и шагнул к двери. Я придержал его за рукав:
- Извини, если что не так. Ты воевал, и не мне рассуждать об этом.
- Да не воевал я, не воевал!
Леха присел на топчан и заговорил торопливо, будто боялся, что я убегу, его не выслушав.
- Я и сделал то четыре рейса всего. Если считать четвертый... Поначалу страшно было очень, за каждым камнем «дух» виделся. Да и обстреляли в первой же поездке, правда никого не убили и не ранили. А потом чуть подуспокоился, попривык. В этот раз со мной прапор ехал. Он недавно «Шарп» прикупил и гонял кассету с Розенбаумом. "Гоп-стоп" там и все остальное. И вроде весело даже. Дорога петляет, сильно не разгонишься. Колонна она и есть колонна — как гусеница. И отстать нельзя, а обогнать тем более. Слева речка, справа горы. И в какой-то момент прапор вроде уснул, привалился ко мне. Повернул я голову, а у того под глазом дырка черная. И тут началось. Грохот, пыль, дым,крики. Выскочил я из кабины, встал как завороженный. Кручу автоматом во все стороны, а он молчит. Подскочил Колька, из дедов, сбил с ног и показал на груду камней, чтоб туда полз. Да автомат мой с предохранителя снял,
я сообразить не смог. Двигай, говорит, я прикрою, а потом ты меня. Я и рванул. Где ползком, где на карачках. Спрятался за теми камнями, «калаш» высунул, строчу куда-то вверх.
А Колян ко мне двинулся. Чуток не добрался, заорал дико, закрутился по земле. Я его за шкирку подтащил к укрытию, а он ноги поджал, и посмотреть не дает. В живот его ранили.
Тут я Леху перебил:
- Так у вас же там промедол, еще что-то.
- Какой нахрен промедол? Мне и перебинтовать-то его нечем было. В машинах бинты были, но они уже горели.
Колька отключился и мне показалось, что я один остался. Я и «духи». И все.
А те долбили и долбили. Не столько по нам, сколько по машинам. И орали чего-то. Куда делось наше боевое охранение, так и не понял. Потом услышал, что кто-то из наших стал огрызаться. Автомата два справа работали. Грохнул взрыв, и они смолкли. Колян очнулся, уже не выл, дышал тяжело.
- Пипец, говорит, нам, приехали. Сейчас патроны кончатся, и они придут за нами.
Ты «чиж» еще не знаешь, что с пленными бывает. А я видел. Добей, братан, я все равно не жилец. И тебе не желаю живым сдаваться.
А я стал бормотать, что не могу и что отобьют нас, но сам себе уже не верил. Колька снова вырубился, начал в бреду кричать, и по нашему укрытию такая стрельба началась, что камни в муку крошились. И тут в одном Камазе что-то стало рваться, может мины. Не знаю.
Но духи притихли и я, крикнув Кольке, что вернусь, бросился к речке. Тут перед мордой что-то рвануло и перевернуло меня в другую сторону. Упал, ползу, в пыль превратится хочется. И в гору, в гору. Ничего не соображал, пер в сторону «духов». Может это и спасло. Попал в «мертвую зону», обогнул их и по какой-то расщелине выбрался снова на дорогу и побежал так, как никогда не бегал. И совсем недалеко оказался завал, за ним наши со всей своей техникой. Подхватили меня, давай перевязывать. А у меня оказывается на спине два касательных. И не чувствую ничего. Перевязали, подходит майор, и спрашивает где и как я проскочил, смогу ли показать.

Леха помолчал, а потом спросил:
- Ты можешь дать слово, что никому не расскажешь?
- Да.
- Ну так вот. Не смог я туда вернуться, зассал. Да меня и танком туда бы не затянули. Сказал, что не помню. Сука я, тварь конченая.
- Да не казнись ты так, после такого конечно было бы нелегко туда.
- Нет. Кольку я не добил, вот и гад. Он хоть и не жилец был, но хоть помер бы без мучений. Его через два часа нашли, изуродованного. Просто убитых «духи» не тронули, а над ним поизмывались.
- Я молча слушал Леху и курил сигарету за сигаретой. А тот, помолчав, продолжил:
- У меня вдобавок нашли контузию, а потом еще и «желтуху». На том мой Афган и кончился. А вот через год-полтора Колька стал ко мне приходить.
- Снился что ли?
- Нет. Просто зайдет, присядет на стул и начинает уши себе отрывать, нос, глаза
вытаскивает. В ладошку сложит и мне протягивает. И все молча.
- Крыша поехала?
- Да. В психушке нас таких несколько было. Кто-то все в атаку бежал. Другой из танка каждую ночь выбирался. Я самый тихий был. Вроде подлечили, но баранку мне больше доверить нельзя было. Работать предлагали дворником, да мать не разрешила. Вот и «подписался» на Камчатку, на путину. Здесь и остался
- А че запил-то?
- А он ко мне пьяному не приходит!
- Не вылечили?
- А такое и не лечится. Я и в церковь ходил, только не помогли там. А может рассказал я тому батюшке не так и не все.
Он замолчал, уставившись взглядом в угол. Мне стало жутковато, я вышел, сославшись на работу. Когда вернулся, его уже не было. С тех пор Леха стал меня избегать, в мою смену не появлялся. А вскоре и я перевелся на другое место. Через несколько лет узнал, что он замерз зимой 1994 года. Похоронили как безродного.
И вот думаю я: патриот Леха? Безусловно. Не откосил, не увильнул от службы.
А вот герой он, трус или подлец? Кто он? Кто сможет разложить на понятные и правильные слова его короткую, изломанную жизнь? Как бы я себя там повел? Не знаю...
Но жалко мне его было очень. В песне «Ванька» я изменил одно имя и дал все же Лехе выстрелить. Чтоб душа его ТАМ немного успокоилась. Но, как мне подумалось, и в этом случае жизнь бы его не изменилась. Сфальшивил ли я, сделав это? Обманул ли кого?
Может не теми словами рассказал? Или это никому не нужно?"

[Романыч]

Песок

Соседу Сашке, воину-афганцу.

Песок в глазах, песок в ушах
Песок скрежещет на зубах
В тех пережаренных местах
Не пожалел песка Аллах.

Чужая пыль чужих дорог
Чужих страстей тугой клубок
Вы перешли чужой порог,
Чужой и ваш взведен курок.

Вам приказали убивать,
А приходилось умирать.
Когда взахлеб кричала мать
Про вас умели ярко врать.

Песок на сорванных гербах
Песок на звездах и крестах
Песок на цинковых гробах
Песок на ваших именах.