Сайт "Автомат и гитара"

[Автомат и гитара]

Наверняка многим из вас памятна песня, вошедшая в сборник "Афганистан - 2", под названием "Афганская сказка". Автором слов ее на кассете указан "Юрий Белетенко". Думаю, хоть на этой странице дОлжно исправить досадную оплошность издателей и воздать заслуженное замечательному русскому поэту, писателю, публицисту, многие годы возглавлявшему отдел литературы и искусства газеты "Красная звезда", - Юрию Николаевичу Беличенко (1939 - 2002гг)

“МНЕ НЕ БЫЛ ЭТОТ ВЕК НИ РАЕМ, НИ ТЮРЬМОЙ…”

Петр Ткаченко.

Писатели в России живут неприметно. Так же незаметно они и уходят… Особенно теперь, когда, что уж тут скрывать, культура и, литература в частности, изымается из общественного сознания, подменяется там, что ею не является, пресекается дух народный и человеческий. И кто убедит меня в том, что совершается это по неким неотвратимым законам бытия, а не из лукавого умысла, если, как писал Лев Гумилев, “покорение души народа предваряет покорение страны”…

Но вместе с тем поэты так же незримо остаются в памяти и сознании, в душах людей, так как затрагивают такие стороны жизни, такие струны души, которые никем кроме них затронуты быть не могут…

Истинный художник живет и работает, не сообразуясь с сомнительным “спросом”. Не “рынок”, и не “рейтинги продаж” являются для него критерием ценности вещей этого мира. У него иная миссия и иное призвание. Не бесстрастно показать безобразия, не то, до какой низости может пасть человек, но до каких духовных высот он может подняться. Пока нестойкие и суетные, впавшие в соблазны авторы фиглярствуют, он всей жизнью своей продолжает и оберегает духовную преемственность, ибо дело его всегда, во все времена не сиюминутное.

Поэт Юрий Беличенко занимал свое истинное не заемное место в современной литературе. Человек высокой культуры и обширного образования, он вместе с тем был офицером. Поэт в погонах, причем, прежде всего поэт - это уникальное явление, может быть, только в России и возможное. Не певец темы, в свое время почетной, а теперь гонимой, не трубадур патриотизма, коим несть числа, но человек военный по самой своей сути, наделенный недюжинным поэтическим дарованием, не знающий ложного противопоставления: служба или поэтическое творчество:

Когда тревога вставит ногу в стремя,
И, убывая, загорится время.
И мы пойдем, сминая зеленя,
За танками, надев противогазы,
На жизнь и смерть по голосу приказа, -
Любовь моя, не покидай меня!

Он принадлежал к тому поколению, детство которого совпало с Великой войной, отцы которого в большинстве своем полегли на ее фронтах. О, это совсем иные люди, чем те, родившиеся даже сразу после Великой Отечественной. Удивительно и то, что это поколение и его поэты, выросшие в советское время, в нем творившие, ценя свой век, вместе с тем, оказались чуждыми его ортодоксии и демагогии. Они вели свое родство не от тех, кто “в пыльных шлемах”, хотя почитали и их, но от русского воинства и офицерства позапрошлого века, когда офицер и поэт были, чуть ли не синонимами. Нет, это не было простой романтизацией, лишь потому, что прошлое - всегда трепетно - мило, но именно духовной преемственностью. Отсюда их постоянное обращение к тем временам, как в стихотворении “На Севастопольском братском морском кладбище”:

Стою у могил и за ходом часов не слежу,
Пульсирует туя своей ароматною кровью…
Поручик Ермилов, простите, но я посижу,
Усталый прохожий, на каменном вашем
надгробье.
…Поручик Ермилов, мы знаем, что времени - нет.
Меняются люди, столетия камень листают,
Но та же звезда проливает на кладбище свет,
И та же трава сквозь армейский погон прорастает.

Юрий Бкличенко за долгие годы творчества выпустил много поэтических книг - “Время ясеня”, “На гончарном круге”, “Зов чести”, “Полынь зацвела” и другие, - но итоговой книгой стало исследование о жизни и творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова “Лета Лермонтова” /М, 2001 г./, над которой он работал многие годы,- попытка разгадать загадку его поэзии и тайну его гибели. И это его обращение к личности Лермонтова тоже ведь было далеко не случайным, так как Лермонтова невозможно понять в полной мере, не помня о том, что он был офицером. Поразительно, что совсем недавно написанное поэтом о Лермонтове теперь относится и к нему самому: “Люди, обитавшие рядом, в большинстве своем, не обращали особого внимания на подробности этой жизни не видя и не находя в том никакой видимой нужды. Они считали ее обычной, в каких-то деталях подобной своей собственной, иные даже нелепой и вздорной, но уж никак не замечательной. И причина не столько в том, что Лермонтов был скрытен и мало кого допускал в духовные свои заповедники, сколько в устройстве души, слуха и зрения всего поколения, пустоту которого он разглядел и изобразил лучше других”.

Несмотря на нынешние трудности в издании книг такого рода, он успел ее выпустить. Он все успел в своей жизни, ничего не оставив на потом, не завершенным. А, может быть, это только так кажется при виде личности цельной, в судьбе которой не было ничего случайного. Он и ушел от нас именно так, как мыслил и даже говорил: с отпеванием в храме Иоанна Предтечи, что на Красной Пресне, в кругу родных и преданных друзей, знавших истинный масштаб его дарования. Смиренно спокоен, в полковничьем мундире цвета морской волны уже …упраздненном. Уходил, кажется, без сожаления из жизни, где отменяются-переменяются ордена и мундиры, а вместе с ними и честь, но где не отменяемыми остаются страдания и радость, боль и любовь, и сама смерть. Да еще слово, живущее по своим, от него уже не зависящим законам…

Последняя книга стихотворений Юрия Беличенко “Арба” (АО “Московские учебники”, 2002 г.) вышла перед самой его кончиной, в которую вошли и последние стихи, стихи беспощадные и жесткие:

Время убийц, ощущаемых каждой спиной,
Время, когда, неразумные души калеча,
Сленг иноземный срастается с феней блатной,
Чтоб мародерствовать в русской болеющей речи.
Старых знамен и орлов геральдический бред.
Странных законов почти несваримая брашна
Время солдат, у которых Отечества нет.
Время наград, удостоиться коими страшно.

Весь трагизм этих строк, может быть, и понятен в полной мере человеку военному, то есть подневольному. А за ними стоит то, что незримо, под бравурные декларации о демократии, скосило тысячи человеческих жизней.

Не потому, что в таких случаях следует говорить лишь слова возвышенные, а потому, что так оно и есть: Юрий Беличенко был одним из интереснейших и крупнейших поэтов миновавшего века. Просто, в силу обстоятельств, своей воинской службы и свойств характера, он не был на виду. А потом наступили времена “нелитературные”, когда была опрокинута система не только эстетических, но и просто человеческих ценностей:

…Да у костра, приподнимая веки,
Несбывшееся пламя вороша,
Уже, казалось, сгинувший навеки,
Какой-то голос слушает душа.
Я узнаю его прикосновенье,
Его язык основы неземной.
В часы войны и в дни отдохновенья
Он иногда носился надо мной.
В своем быту, лукавом и нелепом,
Страстями окаянными палим,
Я ждал его. И как голодный хлебом
Среди пустыни насыщался им.
Он снова хочет в душу попроситься.
Я рад ему. Но выпал век иной -
И что ему, беззвучному носиться
Над этою оглохшею страной?!
Еще во мне безумствует и дышит
Живая искра Божьего тепла.
Еще б сказал - но кто меня услышит?
Еще бы жил - но жизнь уже прошла.

У нас как-то сложилось стереотипное восприятие поэта, как неустроенного, непрактичного и неприкаянного чудака, витающего в неких эмпиреях. Ничего подобного не было в личности и творчестве Юрия Беличенко. Здравомыслие, глубину проникновения в суть вещей он счастливо сочетал с поэтическим восприятием мира. Может быть, так его вышколила газетная работа. Ведь двадцать пять лет жизни он отдал работе в газете “Красная звезда”. И, кстати, дорожил газетной работой не менее, чем собственно поэтическим творчеством. Это знаю уж точно по пятилетней совместной работе с ним в отделе литературы и искусства газеты.

Теперь, когда в шестьдесят три года его не стало, есть все основания подумать о том, чтобы учредить литературную премию газеты “Красная звезда” имени Юрия Беличенко. Ведь никто из литераторов его уровня так долго и плодотворно в центральной военной газете не работал… И потом, поэта в погонах, человека военного такого дарования в обозримом прошлом у нас не было, нет и теперь…

Он трепетно относился к своей малой родине - Кубани, ежегодно приезжал к маме Валентине Ивановне в Крымск. Когда матери не стало, трагически переживал расставание с родиной, с материнской могилой и хатой… Теперь он мог побывать в родном краю разве что только в стихах, в полной мере познав, что, как он сам писал, “перемена мест опасней и больней переливанья крови”…

С истинными поэтами после их смерти происходит чудо: многие их строки вдруг приобретают значение пророчества. Так происходит теперь и со стихами Юрия Беличенко:

Мне не был этот век ни раем, ни тюрьмой.
Я сам его будил и веком был разбужен.
Ты, может, исполни, далекий правнук мой,
Но это все вранье, что я тебе не нужен!

[Автомат и гитара]

Юрий Беличенко. Из афганского блокнота.

1.
Побелило курганы поземкою рано,
Вечерами одной не гуляется Тане.
В сентябре проводила на службу Ивана,
А служить ему выпало в Афганистане.

До апреля ему вышивала рубаху
Голубыми вьюнками и красной калиной.
Старики говорили: «Не плакай, деваха, -
Мы ведь тоже не сразу дошли до Берлина».

А потом почтальоны дорогу забыли,
И завыла собака, уснуть не давая.
«Погоди, не бедуй, - старики говорили, -
С закавыками почта идет полевая».

И весна пролетела, и лето настало,
И привстал одуванчик, готовясь к полету,
И нашла она в ночь на Ивана Купала
Чародейный цветок у степного болота.

И сказала ему: посвети мне в тумане!
Я тебя напою и от зноя прикрою,
Ну а ты – помоги мне увидеться с Ваней
За горячей пустыней, за снежной горою.

Помоги на рассвете домой воротиться.
И придумай личину – не знаю какую:
Если облаком стану – могу заблудиться,
Если стану кукушкой – беду накукую.

И горячий цветок погасила кручина.
Озарилось, потом покачнулось болото.
И степною лягушкой очнулась дивчина
На Кабуле – реке, у верблюжьего брода.

Три душмана вдоль берега ставили мины,
На подмогу к себе призывая Аллаха.
И на плотной стене остывающей глины
Пела нежную песню какая – то птаха.

А потом над вершиною пыльной чинары
Приоткрылась калитка в заоблачной сфере.
А потом по дороге запрыгали фары –
Это ехал Иван на своем БТРе.

И как будто беда в ее сердце запала.
И как будто надежда ее подтолкнула.
Поскакала. Нашла проводок от запала
И к нему обмирающим телом прильнула.

И увидел Иван : над ночными горами,
Над сбегающей к берегу темной долиной
Разукрасило небо цветастое пламя
Голубыми вьюнками и красной калиной…

…На войне обязательно верят приметам,
Только их проверять перед боем не надо.
Я услышал печальную сказочку эту
В безымянном ущелье под Джелалабадом.

Впереди, за камнями, таились душманы,
Терпеливо удачу свою выжидая.
Я хотел записать, но подумал: не стану –
У меня ведь в России жена молодая.

Я запомню и так эти смертные лица,
Николая из Сум, из Уфы – Михаила.
И как прямо над нами с закрытых позиций
По горячим горам артиллерия била.

2.
Вышли из войны, как из купели,
И, не доверяя тишине,
Перед жизнью словно оробели,
Словно бы остались на войне.

Их высокойчести и печали
Обучали пламя и свинец.
Школы до сердец не достучались –
Пули достучались до сердец.

Неудобны, словно марсиане,
Равные по песням и судьбе,
Формулы, известные заране,
Снова проверяют на себе.

Им сегодня тесно на Арбате,
Музыка для них не весела –
Где – то в Кандагаре иль Герате
Раненая молодость прошла.

Вот она, в составе отделенья,
В голубых беретах, на броне,
Как одно прекрасное мгновенье,
Кнопками приколота к стене.

А за кадром пули пролетали
И горела техника в пыли.
А отцы – боев не наблюдали,
И уже до пенсии дошли.

И Отчизна, что сказала: надо
Вам побыть в пороховом дыму,
На героев смотрит виновато,
И пока не знает, почему.

3.
Мы вернулись обратно, но что – то, наверно, осталось,
В штукатурку дворца и рябые ступени впиталось.
У мечети лежит, темноту зажимая руками.
И на уровне сердца дувал пробивает ростками.
И, заслышав шмелиную музыку автомобилей,
Над фугасными минами пляшет воронками пыли.

Угасающий луч по погонам проводит рукою.
Приближается ночь, но она не приносит покоя.
Завязалась роса на остывшем стволе пулемета.
Для геройских гробов наступает пора перелета.
На соседних вершинах таятся душманские гнезда.
И, как мины Вселенной, висят над ущельями звезды.

Повелела судьба, и история дни сосчитала,
Где работу души продолжает работа металла.
Где на смертном току, от зерна отделяя полову,
Указует полку всепогодное русское слово.
Чтобы русское имя, с афганским вступая в согласье,
На штыке и Коране писалось дарийскою вязью.

Мы вернулись домой, а товарищи наши – остались.
И на первый – второй, и на мертвый – живой рассчитались.
И доносит до Инда вода из афганской криницы
Голубые глаза и от копоти черные лица.